100 магнитоальбомов советского рока

«На последней репетиции мы перепробовали несколько вариантов «Америки» — до тех пор, пока Комаров случайно не включил ритм bossa-nova, — вспоминает Умецкий. — Кнопки с reggae на Yamaha PS-55, кажется, не было вообще. И вдруг мы увидели, как все просто играется и получается само собой... Может быть, немного сладковато и попсово, но очень мелодично».

Записав «Гудбай, Америка», музыканты и не предполагали, что как бы между прочим создали гимн своего поколения. Того самого поколения, которое понимало, что что-то из этой жизни безвозвратно уходит, но не всегда понимало, что именно. «Америка» резко выделялась на фоне остальных песен, смысл которых был вполне очевиден, но почти непередаваем словами. Много мистики и минора, страха перед неизвестностью, навязчивых мыслей о смерти, декадентского пессимизма, порой переходящего в самооплакивание. Щемящее ощущение взгляда из-под воды, когда сдвинуты пропорции, нарушены масштабы, а очертания размыты. В воздухе запахло высоким искусством.

Вся работа над «Невидимкой» была закончена 8 марта. Домой музыканты возвращались сильно заросшие, с неизгладимым ароматом многодневных дегустаций портвейна.

«Я помню, как тщетно пытался провести дома параллель между «Невидимкой» и Международным женским праздником, — вспоминает Бутусов. — Без особых успехов я доказывал жене, что альбом посвящается ей — что, с моей точки зрения, должно было послужить оправданием, почему я в течение нескольких недель не появлялся в семье».

На следующий день после окончания записи прямо на квартире у Воробьева состоялось первое прослушивание «Невидимки». Все приглашенные свердловские барабанщики, услышав звучание ритм-бокса, дружно высказались в том духе, что «это полное фуфло». Остальных слушателей смущали непривычные для местных ландшафтов электронно-припопсованные аранжировки. В итоге с энтузиазмом к альбому отнеслись только два человека — будущий председатель свердловского рок-клуба Николай Грахов и предрекавший крах «Наутилуса» Александр Пантыкин.

...Последней на «Невидимке» записывалась композиция «Кто я?» — она же первая в репертуаре «Наутилуса», исполненная на стихи Ильи Кормильцева. В свое время Илья отдал Бутусову целую папку не прошедших цензуру «Урфин Джюса» «бесхозных текстов» — без особой, правда, надежды, что этот шаг будет иметь в дальнейшем хоть какое-то продолжение. Одна из лирических зарисовок называлась «Кто я?» — абсолютно шизоидный прообраз психоделического «трипа», описывающий депрессию и моральный вакуум на порядок глубже большинства отечественных аналогов того времени.

«Илья подкинул нам текст, который всем понравился, но слова никак не ложились на музыкальную заготовку, — вспоминает Бутусов. — Из-за отсутствия постоянных репетиций текст и музыка вместе никак не смотрелись. Я попытался произнести слова речитативом, но он получался таким занудным и вымученным, что было решено, что этот текст должен говорить Витя Комаров».

В итоге «Кто я?» записывался следующим образом. Стояла глубокая ночь, и в соседних квартирах спали соседи. Злобным голосом, пропущенным через ревербератор, Пифа мрачно вещал: «...они не возвращаются никогда, никогда, никогда!» Для того чтобы записать припев, Бутусова уложили на кровать, дали в руки микрофон Shure и для лучшей звукоизоляции накрыли двумя одеялами. Сверху «для верности» был положен полосатый матрас. Находясь под всей этой пирамидой, Бутусов что есть мочи орал в микрофон: «Где я? Кто я? Куда я? Куда?», а затем выбирался — весь красный и потный — и начинал жадно глотать воздух. Так закладывался фундамент будущих побед «Наутилуса».

ДДТ. Время (1985)

сторона A

Иван Иванович умер

Псалм

Поэт

Дохлая собака

Дом

Монолог в ванной

сторона B

Мальчики-мажоры

Время

Дорожная

Ни шагу назад

Период, предшествовавший записи пятого альбома «ДДТ», был для Шевчука настоящей проверкой на выживаемость. После «Периферии» на него обрушился целый град репрессий — начиная от «разоблачительных» статей в башкирской комсомольской и партийной прессе и заканчивая спровоцированным нападением на улице. У него не было ни работы, ни группы, ни каких-либо перспектив на спокойную жизнь в Уфе. Однако в творческом плане у Шевчука наступила болдинская осень. К концу 1985 года материал для нового альбома «Время» был уже готов — по определению Шевчука, «своеобразный ответ на дерьмо, вылитое нам на головы». В Уфе записывать альбом было нереально, но вскоре у Шевчука появилась предварительная договоренность с Москвой о предоставлении студии под предстоящую запись.

Перед отъездом в столицу музыкантами было проведено несколько репетиций на квартире у нового басиста Нияза Абдюшева, заменившего разуверившегося в перспективах «ДДТ» Геннадия Родина. Нияз — гордый потомок древних татарских князей — был по призванию художником, но в мирской жизни лабал на басу в кабаке. Помимо этого, он являлся обладателем старенького дореволюционного фортепиано, на котором впопыхах и была отрепетирована программа, получившая впоследствии название «Время».