1000 не одна ночь

Я смотрела на столпившихся вокруг меня мужчин и дрожала от страха и от наступившего холода. Адское место днем палит солнце, а ночью может появиться иней на деревьях. Я в преисподней, на самом дне мира. Здесь нет людей только животные, которым плевать на себе подобных, и они выживают за счет друг друга. Меня охватывало панической тоской, словно предчувствием. Больше всего я боялась, что он послушает Рифата и отдаст меня толпе. Лучше смерть. Лучше пытки и мучения, чем быть отданной на расправу десяткам голодных дикарей, которые разорвут меня на части. Я никогда после этого не оправлюсь. Я перережу себе горло если он так поступит со мной. И мне все еще не верилось, что я не в затяжном кошмаре…не верилось, что где-то есть такие варвары, которые могут унижать человека и бросать на колени, тем более женщину. Но этот мир и не был вовсе миром — это какая-то чудовищная изнанка цивилизации. Я закричала ему в лицо по-русски:

— Ты можешь сколько угодно ставить меня на колени, сколько угодно наказывать, но я никогда не стану твоей вещью и если мне представится возможность я убегу от тебя снова или всажу тебе нож в спину!

На его губах появилась ухмылка, которая совершенно не тронула глаза безумного цвета, ядовитого и насыщенного, смотревшие на меня все с той же яростью, как и там в пустыне. Я помнила, что он сказал о побеге. И мне становилось не по себе от мысли, что они могут и правда так поступить со мной. Смотрела на него и не верила всему что происходит — ведь он такой красивый в бликах разведенного костра, как отлитая из бронзы статуя и в то же время внутри этой красоты кишели черви, и тьма пустила свои корни. Я видела ее в этом взгляде — жажду чужой боли. Моей боли. И за то, что сбежала и за каждое слово, что сказала ему сейчас он заставит меня харкать кровью.

— Ты ошибаешься, Альшита, ты — моя вещь. И теперь об этом будет знать каждый, кто приблизится к тебе. Если вообще осмелится на это. Запомни в этом мире никто и никого ничему не учит. Все познается болью или смертью. Каждая ошибка имеет последствия…Думай, прежде чем говорить и что-то делать. Иначе я тебя сломаю, и ты будешь подчиняться не разуму, а инстинктам…

Крикнул по-арабски:

— Держи ее, Рифат.

В ту же секунду в мои волосы впились чьи-то пальцы, и кто-то насильно наклонил мою голову назад. Я увидела, как один из шакалов ибн Кадира нагревает на огне железный штырь с какой-то печатью на конце. Ее лижут языки пламени, и она вся раскалилась добела. О нет, Господи, нет. Они заклеймят меня? Как скот? Как…его лошадей?

— Не надо…пожалуйста. Не надо. Я же человек…как вы можете?

Ибн Кадир взял штырь из рук своего человека и приблизился ко мне.

— Не человек. Ты — моя собственность до человека нужно дорасти. А отношение, как к человеку, заслужить. Каждый раз, когда я буду возвращать тебя обратно на твоем теле будет выжжена первая буква моего имени. Как на моем скоте, оружии и одежде. Когда на тебе не останется живого места я срежу старое клеймо и поставлю новое. Я везде тебя найду — здесь мое царство и мои владения.

— Будь ты проклят! — сквозь зубы.

— Меня прокляли еще в утробе матери.

Он разодрал на моей груди тонкую материю, и я почувствовала, как в кожу словно впилась чудовищная раскаленная пасть с клыками. От боли потемнело в глазах, и я пошатнулась, чувствуя, как мое тело немеет и слыша собственный стон. Кто-то все еще держал меня за волосы пока мой хозяин надевал мне на шею ошейник и протягивал сквозь кольца впереди веревку. Дернул за нее, и я упала, застонав от боли и чувствуя, как слезы непроизвольно градом текут по щекам.

— Ты хуже вещи, потому что даже вещь не таскают за собой на веревке. Пошла!

Дернул снова, едва я попыталась встать, и я опять упала на колени. Спину и грудь жгло так, что мне хотелось выть, я кусала губы и с ненавистью смотрела на зверя, который назвался человеком. Этого не может происходить на самом деле. Мне все снится. Я скоро открою глаза и окажусь дома возле мамы.

Я посмотрела на других воинов — все они наслаждались моим унижением, смотрели свысока и с каким-то презрением. Словно я сама во всем виновата, словно я заслужила… и, нет, никого из них не волновало больно ли мне. Для них это было в порядке вещей…у некоторых на лице явно читалось разочарование они ожидали большего. Они жаждали расправы, хотели, чтоб он швырнул им меня, и они смогли бы сделать со мной все что они хотят. Но мой хозяин не торопился этого делать он подтянул меня к себе, заставив проползти на четвереньках.

— Не веревка и не клеймо делают человека вещью, — простонала и посмотрела ему в глаза, вставая с колен в полный рост, — я стану вещью, когда признаю себя ею.

— Признаешь…сама скажешь, простонешь, провоешь или проорешь. У тебя будет выбор и это неслыханная роскошь в моем мире. Ты можешь выбрать прямо сейчас идти следом за моей лошадью или сидеть в моем седле. Скажешь, что принадлежишь мне и поедешь с комфортом. Будешь и дальше упрямиться — потащу следом на веревке.