11.22.63

Он был намерен прикрыть это окно навсегда 10 апреля 1963, более чем за полгода до приезда Кеннеди в Даллас, и я считал, что эта его идея имеет смысл. Возможно, именно тогда, в апреле, и, скорее всего, именно в ту ночь — а чего ждать? — я убью мужа Марины и отца Джун так же, как уже убил Фрэнка Даннинга. И уколов совести будет не больше, чем тогда. Если ты видишь паука, который торопится по полу к колыбели, где лежит твой ребенок, ты еще можешь колебаться. Возможно, даже будешь взвешивать, а не поймать ли его в бутылку, чтобы выпустить во дворе, пусть себе доживает там свою маленькую жизнь. Но если ты уверен, что паук ядовитый? Какая-нибудь черная вдова[327]? В таком случае ты не будешь колебаться. Совсем не будешь колебаться, если у тебя есть здравый смысл.

Ты наступишь на паука и раздавишь его.

9

У меня был собственный план на время между августом 1960 и апрелем 1963. Как только Освальд вернется из России, я буду держать его на виду, но не буду вмешиваться. Я не могу этого себе позволить из-за эффекта бабочки. Если в английском языке и существует более неумелая метафора, чем «цепь событий», мне такова неизвестна. Цепи (кроме тех, которые, как я думаю, все мы когда-то учились делать в детсаду из бумажных лент разного цвета) — крепкая вещь. Мы пользуемся ими, поднимая моторные блоки из наших грузовиков, ими мы сковываем руки и ноги опасным преступникам. Не существует больше той реальности, которую я когда-то знал. События неустойчивы, это я вам говорю, как домики, собранные из игральных карт, а приближаясь к Освальду — не говоря уже, чтобы предостерегать его против совершения преступления, которое он еще даже не задумал, — я потеряю единственное мое преимущество. Бабочка расправит крылышки, и курс Освальда будет изменен.

Сначала, вероятно, произойдут мелкие изменения, но, как говорится в песне Брюса Спрингстина, из пустячков, бэйби, складываются большие вещи[328]

. Это могут быть и изменения в лучшую сторону, такие, что уберегут человека, который сейчас работает сенатором от Массачусетсе. Но мне в это не верилось. Так как прошлое сопротивляется. В 1962, как говорилось в одной из записей, которые Эл делал на полях своих заметок, Кеннеди собирался посетить Хьюстон[329], выступить в университете Райса с лекцией о полете на Луну. «Открытая аудитория, подиум без пуленепробиваемого экрана», написал Эл. От Хьюстона до Далласа меньше трехсот миль. Что если Освальд надумает застрелить президента там?

Или предположим, что Освальд действительно поставлен козлом отпущения. А я напугаю его, и он убежит из Далласа назад в Новый Орлеан, а Кеннеди все равно погибнет, став жертвой мафии или каких-то заговорщиков из ЦРУ? Хватит ли мне отваги вернуться через кроличью нору и вновь начать все с нуля? Вновь спасать семью Даннингов? Спасать Каролин Пулен вновь? Я на эту миссию израсходовал уже почти два года. Захочется ли мне инвестировать в нее еще пять, с таким же неуверенным, как всегда, результатом?

Хорошо, чтобы не дошло до того, чтобы в этом убедиться.

Лучше обезопаситься.

Дорогой из Нью-Орлеана в Техас я решил, что самый лучший способ наблюдать за Освальдом без того, чтобы попасться на его пути — это жить в Далласе, пока он будет жить в спутнике Форт-Уорте, а потом самому перебраться в Форт-Уорт, когда Освальд переедет с семьей в Даллас[330]. Эта идея была искушающей, благодаря ее простоте, но она не была действенной. Я понял это через несколько недель после того, как впервые присматривался к Техасскому книгохранилищу и остро почувствовал, что оно — словно та бездна Ницше — присматривается ко мне.

Август и сентябрь того года, когда проходили выборы президента, я провел, путешествуя на «Санлайнере» по Далласу, в поисках квартиры (даже теперь, после всего, чувствуя тоску по моему верному Джи-Пи-Эсу, когда изредка останавливался, чтобы спросить у кого-то о дороге). Ничто не казалось подходящим. Сначала я думал, что дело в самих квартирах. Потом, когда начал уже лучше чувствовать этот город, я понял, что дело во мне.