112

Инна закрыла дверь и посмотрела на стоящего рядом Бориса.

– И чего она так переживает из-за какого-то мужика? – удивился Борис. – Совсем на себя не похожа.

– Ты не понимаешь… – Инна могла позволить себе больше не улыбаться. Она понимала Майю как никто другой, потому что не мыслила своей жизни в одиночестве. – Это то, о чем люди жалеют всю жизнь…

Кто сказал, что в мужских коллективах не бывает сплетен? Ерунда… Слух о том, что «Макс взял себе глухонемую» разнесся со скоростью пожарной сирены и почти так же быстро, как и слух о повышении зарплаты.

– Ты чё, Максон? Правда, что ли, с глухонемой «живешь»? – уже спрашивали Макса, когда тот появился на смене. После утренних трудов праведных коллеги наливали чай в уютном «кормовом» уголке базы. На стенах над столом висели детские рисунки, фотографии, расписание занятий, дипломы и благодарственные листы.

– Я с ней не «живу», – уверенно ответил Макс.

– Ну в квартиру же к себе привел. Зачем тебе это надо? К тебе девчонки и поинтереснее в очереди стоят. Ты вроде особой сердобольностью никогда не отличался, а выбрал калеку?

– Еще раз так назовешь – получишь.

Макс терпеть не мог, когда сторонние люди лезли в дела других. Тем более с немытыми ногами. Он не принимал осуждения категорически, и простить подобные термины он мог, пожалуй, только тем, кто был его семьей – то бишь бойцам его бригады. Он подсел к ним за стол и придвинул чью-то стоящую посередине полную кружку чаю.

– С чего ты взял, что она калека?

– Э! Опять мою кружку взял, зараза! – завозникал «новенький», но, достав с полки другую кружку, налил себе новый чай.

– Ну она же… не такая, как все… ну… глухонемая?

– И что? А ты лысый. А у Михеича печень от «капельниц» увеличена. А Лёха вон вообще урод лопоухий – и ничего, не комплексует.

Лёха подошел и дал Максу лёгкую затрещину.

– Я красавчик!

Макс увернулся и продолжил:

– И что, если ты, например, петь не умеешь или, скажем, очки носишь – значит, ты «не такой как все»? Да брось. У каждого есть отличия, нет двух одинаковых людей. По-твоему, это не нормально, что ли?

– Да понятно, что все мы разные, и это здорово, и все такое, – не успокаивался Лысый. – Но ты со временем не пожалеешь? Скажешь, что зря связался… такой крест на себя взял.

– Да чё ты пристал к человеку? – подал звучный голос Михеич, который был самый старший в бригаде. – У моей вот три состояния: либо она орет, либо бубнит, потому что «обиделась», либо сплетни гоняет. Ты еще молодой, не понимаешь, какое это счастье – когда баба молчит!

Все засмеялись.

– Всё бы вам только поржать! Кони! – крякнул Михеич.

Макс поспешил сменить тему.

– Вот скажи лучше, Лех, у тебя вроде какой-то родственник глухонемой был?

– Ну.

– Ты язык жестов знаешь? Научи?

– Да я сам уж ничего не помню.

– Ну мне хотя бы несколько фраз. Хотя бы «пойдем со мной в театр».

– Ну не знаю…– Леха задумался. Потом начал что-то «рисовать» в воздухе руками. – Так, что ли… Или это я что-то нецензурное показал…

Бригада опять засмеялась.

– Я нецензурное и без тебя смогу показать. Ты мне точные жесты давай.

Леха в задумчивости выводил круги руками.

– Это ты щас по-арабски сказал? – не мог удержаться Макс.

– Давай повторяй. Всё точно.

Макс неловко замахал руками, пытаясь повторить жесты. Все наблюдали за ними с интересом.

– Лысый, хоть ты умный человек. Посмотри, – попросил Макс. – Я правильно делаю? Так же как Леха? Со стороны видней.

– Я вижу только одно: – лысый отхлебнул чай. – Сидят два идиота и машут руками.

В это время зашел командир. Макс и Леха с грохотом опустили руки на стол.

– Максон! – обрадовался командир. – А что, правду, что ли, говорят, что ты себе глухонемую бабу взял?

Макс мысленно вздохнул.

– Правда.

– И чем же она тебя таким захомутала? – подсел за стол командир и придвинул к себе нетронутый чай Макса.

– А у нее есть то, чего не наблюдается у многих других! – интригующе сказал Макс.

– И что же это?

Все с интересом прислушались. Макс взял очередной свежезаваренный чай «новенького» и отхлебнул. Все ждали. Макс поставил чашку.

– Да душа у нее есть, Николаич! Душа!

Макс торжественно встал посреди комнаты и поставил перед собой Алену. Вспоминая заученную вчера «фразу», он медленно стал водить руками по воздуху. «Пойдем со мной в театр»…

Когда он закончил, Алена еще несколько секунд смотрела на него, будто чего-то ждала. Потом она что-то поняла, на глаза ее навернулись неожиданные слёзы, и она отошла.

Макс расстроился. «Я что-то не то сказал! – судорожно соображал он. – Ну Лёха… В понедельник получит по скворешнику…» Он повернул Алену за плечо.

– Алена, прости, я, наверное, что-то перепутал. Я хотел тебя в театр позвать… – начал оправдываться он, но Алена замотала головой и прислонила палец к его губам: тихо. А потом взяла блокнот и написала только одно слово – «спасибо».

– За что? – окончательно зашел в тупик Макс.

Она отвела взгляд, будто собираясь с мыслями:

– Ты учил язык глухонемых ради меня. И… тебе не стыдно пойти со мной в люди…

– Странная ты, – успокоился Макс. – С чего вдруг мне стыдно должно быть. А язык…