112

В ту минуту, когда с Максом случилась беда, Алена была в комнате одна. Ей вдруг показалось, что в комнате кто-то есть, будто Он с работы вернулся, и его энергетика разлилась повсюду.

Алена поняла, что Его больше нет.

Она закрыла глаза и почувствовала, будто Он положил руку ей на плечо: «Я здесь. Я вернулся, чтобы больше никогда тебя не оставить». И она знала, что он услышал ее мысленный ответ: «Я знаю. Я ждала тебя».

Ночью в лагере волонтеров послышалась тихая мелодия скрипки, сначала назойливая и тоскливая, будто ее выводили на покалеченной скрипке. Постепенно она стала ровной и спокойной, как принятие произошедшей трагедии. Десятилетний мальчик присноровился и смог сыграть и на двух струнах.

Его музыка рвала душу. Какая-то женщина из вывезенных местных жителей заплакала.

– О, матушка стихия, за что ты так с нами, грешными… Мы же дети твои. Всю жизнь здесь, рядом с тобою прожили. Ты беспощадна… Тебе все равно, что пожирать.

Услышав это, мальчик бросил скрипку. Женщина остановила его:

– Прости, я испугала тебя. Играй, играй, сынок… Музыка помогает.

И тихая мелодия вновь разлилась над затопленным поселком, объединяя всех, кто ее слышал. Сквозь сон слушали местные, слушали уставшие за день спасатели, слушали волонтеры, которые продолжали работать и ночью.

Наводнение – общая боль. Казалось, у всех, кто находился в лагере, теперь была одна большая душа на всех.

Постепенно на улицах поселка становилось чище. Начали возвращаться местные жители, подхватившие эстафету спасателей. Миссия командированных из других областей спецслужб заканчивалась.

– Смотрите, воробьи домой вернулись! – однажды утром крикнула девочка, заметившая своих питомцев под стрехой подсыхающего дома. Это событие обрадовало всех, кто слышал: вот так и с Ноева ковчега возвращались голуби на обновленную Землю.

Андрей сворачивал оборудование на «островке безопасности», ставшем теперь частью обычного материка.

– Сынок, а я могу теперь из лагеря уйти? – остановил Андрея мужик бомжеватого вида. – Я в потопе тонул, а меня ваши достали, привезли, а теперь-то, чай, уйти можно? – Андрей увидел отмороженные пальцы его рук и вспомнил зимний вечер в больнице Бориса.

– Ну ты и счастливчик… – удивился Андрей. – Просто баловень удачи! Тебя какими судьбами сюда из Баксана занесло, отец родной?

– Так пешком дошел. На поездах еще ехал малясь. Вот уж пару месяцев здесь живу. Здесь хоть тепло.

– Тебя должны эвакуировать.

– Да куда я там пойду-то. Да и привык я здесь. Э-эх…– бомж устало отмахнулся рукой. Делайте, что хотите…

Андрей немного подумал и подошел к Кязиму.

– Возьми его к себе, в местный отряд – он кивком головы показал на мужика. – Ты говорил, тебе нужен ночной сторож на базу.

– Ты что, бомжа – в сторожи? – обомлел пожилой спасатель. – Ты совсем, что ли?

– Я могу поручиться, что этот человек порядочнее многих.

– И не думай даже! – не соглашался умудренный жизнью Кязим. – Да никогда!

Андрей отвел его в сторону.

– Давай так: если он что-то сопрет – за всё заплачу я. – Коллега все еще сомневался. – Ну дай человеку шанс!

– Ну, смотри! – сдался Кязим. – Уж будь уверен, что счет тебе предъявлю… Что, товарищ, вот и работу тебе нашли, – обратился он уже к бомжу.

Тот удивленно почесался.

– Это что же, не надо, значит, уезжать отседова?

– Не надо, – сурово отрезал Кязим. – Поедешь со мной на базу. Сторожем будешь.

Бомж снова задумчиво почесался.

– Вот оно, значит, как… Я думаю… вот мне воздалось за младенца-то значит…

Инна была будто заморожена. Впала в анабиоз. Эмоций не было никаких. Не плакала, никому не жаловалась и ни на чем не могла сконцентрироваться. Застряла в своей обиде и не могла простить мужа даже сейчас. В какой- то момент пришли мысли: «Это какой-то кошмар: почему все беды всегда сваливаются одним залпом? Что за дурацкая проверка на прочность? Сейчас ещё это с Борей…

А может, и к лучшему… Всё закончится.»

Инна схватилась за висок. «Господи, что я такое думаю! Он же муж мой! Мы столько лет с ним вместе прожили… Не дай Бог ему такой кончины, не дай бог мне одной с детьми остаться, а им отца своего даже не запомнить. Почему я так ужасна, что думаю такое? Я хуже, чем убийца, если думаю о смерти собственного мужа…».

Инна отрыла дверь. На пороге стояла Рита, та самая, из Бориной больницы. Только ее сейчас не хватало!

Рита не оставила Инне даже шанса открыть рот. Она тут же бросилась на шею Инне и стала причитать:

– Инна Алексеевна! Какое горе! Я пришла поддержать Вас!

– Ну входи, раз пришла…– растерялась Инна. Проклятая привычка к гостеприимству! Теперь поить ее чаем…

– Борис Матвеич с моим папой вместе работал, – хлюпала носом и чаем Рита. – А когда папа умер, то он мне стал во всем помогать. Он сам мне как отец был…

Инну затрясло. «Был»? Да почему «был»? Он есть и будет!

– Извините, а Вы не дадите мне платочек? Или салфетки.

Инна дала и еще 41 минуту слушала причитания Риты, думая лишь о потерянном времени. Если принимать такую «поддержку» от каждого, вся семья перемрет с голода…

– Его ведь вечером привезут в больницу? Главврач сказал, что его может навестить можно будет.