12 новых историй о настоящей любви (сборник)

«Да ладно, – скажете вы, – ты же продавец, ты целыми днями общаешься с людьми». Нет, возражу я. Я пытаюсь продать свой товар – у меня есть цель, которая служит мне прикрытием. Здесь же мне приходится продавать самого себя (а я до сих пор недостаточно хорошо знаю этот товар, чтобы успешно им торговать).

Вокруг пахнет фастфудом и грязными носками. Из-за бетонных стен помещение выглядит как театральная тюрьма нестрогого режима. И вообще, почему гримерка выкрашена в черный цвет? Я ничего не знаю про этот мир.

– Хочешь еще содовой? – спрашивает Китт. Я пью за двоих, уклоняясь от ненавистных светских разговоров.

– Не знаю, что такое содовая, – отвечаю я, – но еще газировки выпью с удовольствием, – я помешан на региональных диалектах. Китт из Делавера. Он называет жвачку «резинкой», а газировку – «содовой».

А меня он называет Мэтт, а не Мэтти, как обычно, сообщая мне: «Хорошо держишься, Мэтт». Как будто я никогда раньше не был на вечеринке. Но чем дольше я там стою – единственный интроверт, неловко подрыгивающийся под музыку (не умею танцевать – люди всегда думают, что я придуриваюсь, когда пытаюсь изобразить танец), тем острее я понимаю, что он не собирается меня никому представлять. И это меня задевает.

Все лето мы держали свои отношения в тайне, эдакие Ромео и Ромео, чтобы избежать неприятностей с начальством. Поначалу эта таинственность казалась увлекательной и даже сексуальной, но теперь я стою тут как привидение, на которое никто не обращает внимания. Вдруг я понимаю, что мы с Киттом едва ли проводили время вместе вне работы. И что у «Ромео и Джульетты» вообще-то трагический финал.

(Это было в моем списке литературы прошлым летом.)

– Эй, народ! – восклицает девчонка с сережками-кольцами и накладными ресницами. Она ставит музыку на паузу, прикладывает палец к губам и неуклюже пытается изобразить звук охотничьего рожка: «Ту-ту-ду-ду!»

Китт шикает на остальных.

– Пришло время вручить награды этого сезона! – объявляет девчонка, извлекая из-за спины пачку разноцветной бумаги.

Все радостно улюлюкают.

О боже. Я отправляюсь на поиски льда, чтобы чем-то занять руки.

– Итак, мы все проголосовали, – продолжает она, стоя на диване цвета детской неожиданности. – Первую и, пожалуй, самую важную награду – «Первый кандидат на Бродвей» – получает, разумеется…

– Погодите! – вопит единственный, по словам Китта, гетеросексуал в труппе. – Даешь барабанную дробь! – И вся эта театральная тусовка начинает синхронно барабанить по бедрам, да так громко, что лампочка мерцает.

Я стою как вкопанный, стараясь воспринимать происходящее как бесплатный социологический эксперимент. Как будто я наткнулся на племя инков, чей вождь оказался неожиданно шумным.

– Первым кандидатом на Бродвей единогласно признана… Эрика!

Девушка, которую, видимо, зовут Эрика, пускается в пляс, кружась по обшарпанному полу, чуть не сшибает неуместный в этой обстановке пылесос и хватает свою распечатанную на принтере награду с таким восторгом, будто это пропуск в Джульярд.

Я в гордом одиночестве принимаюсь аплодировать, не сообразив, что от Эрики ждут речь, и тут же зарекаюсь когда-либо снова следовать своим интровертским инстинктам.

– Когда я только пришла сюда этим летом, – говорит Эрика и вдруг начинает рыдать. Как и все остальные, за исключением нас с Киттом. Он кладет руку на мою плоскую, как доска, задницу и говорит мне на ухо:

– Держишься молодцом.

– Угу, – отвечаю я. Он шлепает меня по заднице, и оп-па: если бы мне сейчас предложили выбрать суперсилу, я бы выбрал умение останавливать время.

Черт с ней, с невидимостью.

Эрика гундит еще примерно тысячу лет (в какой-то момент она на полном серьезе благодарит «бога и демократию»), после чего мы переходим к еще более нелепым категориям. Обеденный перерыв утекает сквозь пальцы, а у меня урчит в животе от вида и запаха запретной пиццы, которая, кажется, никого не интересует.

А ведь у них-то наверняка нет аллергии!

В какой-то момент в гримерке появляется девушка с рацией, в черной рваной футболке. Она – единственная, на ком косметики меньше, чем на нас с Киттом.

– Народ, до следующего представления десять минут! – объявляет она. – Сворачиваемся!

Как по сигналу, Китт извлекает из сумки грамоту «Лучшему злобному администратору» и вручает ей. Он что, состоит в оргкомитете вечеринки? Сколько же я еще не знаю про Китта?

Девчонку с рацией просят произнести речь, и она говорит:

– Мне столько не платят, чтобы я с вами тут нянчилась, но я вас люблю, так что лучше не пропадайте, а то получите у меня. – Она тоже чуть не пускает слезу, а потом уходит, хлопнув металлической дверью. С треском включается трухлявый кондиционер. Осталось всего две награды.

Стоит ли удивляться? Китт получает награду «Мистер флирт». Когда наступает его очередь произносить речь, он говорит: