Мэтт сидел в конце класса, сбоку, склонив голову над тетрадью. В настоящем он улыбнулся мне. Ямочка на щеке, лукавый взгляд, белозубая улыбка.
– Потому что именно здесь началась наша история, – сказал он. – Ты была такой… Их мнение тебя совершенно не интересовало. Как будто все слушали одну песню, а ты другую. И боже мой, как же мне это понравилось. Мне тоже захотелось так.
От его слов у меня возникло странное чувство: будто я стала частично невесомой, как бумажная салфетка или крылья бабочки.
– Ты считаешь, меня не волновало, что они обо мне думают? – Я покачала головой. Я не могла позволить ему заблуждаться на мой счет, не в такой момент. – Конечно, волновало. Я до сих пор краснею, вспоминая об этом.
– Пусть так, – сказал он. – Но я пошел на ту вечеринку в десятом классе, потому что знал, что там будешь ты, а мне хотелось с тобой познакомиться. Мне очень понравился тот проект. Мне нравились все твои проекты. Мне казалось, ты показываешь мне себя, и хотелось отплатить тебе взаимностью.
У меня слегка вспыхнули щеки.
– Ты никогда не рассказывал…
– Ну, ты как-то сказала, что тебе неприятно говорить о старых проектах, – пояснил он, пожав плечами. – Так что я решил не поднимать эту тему.
– Понимаешь, именно поэтому я и боялась принимать лекарства, – мягко сказала я. – Боялась, что из-за них я больше не смогу заниматься искусством. Ведь именно эмоции, иногда очень сильные, заставляют меня творить.
– Но ты ведь можешь чувствовать себя лучше и в то же время создавать интересные работы.
– Не знаю, – я закусила губу. – Я привыкла быть в таком состоянии. Нестабильном. Как ходячий комок нервов. Я боюсь, что, если избавлюсь от этих перепадов настроения, как вверх, так и вниз – особенно вниз, во мне не останется ничего интересного.
– Клэр, – он встал, прошел между стульев и уселся на корточки рядом со мной, положив руки мне на колени. – Этот комок нервов – не ты. Это та штука, которая живет у тебя в голове и придумывает всякие глупости. Если ты от нее избавишься, только представь, что ты могла бы сделать. Кем бы ты могла стать.
– Но что, если… если я начну принимать лекарства и стану скучной плоской личностью? – спросила я с некоторым надрывом.
– От лекарства такого не должно быть. Но если вдруг так и будет, попробуешь другое, – его руки сжали мои колени. – И скажи честно, разве «плоско» так уж отличается от того, как ты чувствуешь себя сейчас?
Я ничего не ответила. Большую часть времени я была так близка к тому, чтобы свалиться в самую мрачную и пустую часть своей души, что пыталась не чувствовать ничего вообще. Так что единственная разница между этим и бесчувственным состоянием под лекарствами было сознание того, что я все еще могу туда попасть, если понадобится, хотя я ни за что этого не сделаю. Именно в этой части моей души и обитала настоящая я, говорила я себе. Там было и искусство.
Но может быть – может быть! – оно было не там. Я была убеждена, что изменения в моем мозге лишат меня способности творить… Но, возможно, на самом деле они подарят мне новое творчество. Возможно, без этого монстра в голове я смогу делать больше, а не меньше. Вероятность примерно одинаковая. Но я больше верила в рок, чем в исцеление.
– Это нормально – хотеть чувствовать себя лучше. – Мэтт коснулся моей руки.
Не знаю почему, эти простые слова пронзили меня так же глубоко, как музыка в последнее время. Будто в грудь вонзилась игла и поразила меня в самое сердце. Я даже не попыталась сморгнуть слезы. Вместо того чтобы отгородиться от них и вообще от любых чувств, я нырнула в них с головой. Впустила в себя боль.
– Как мне теперь может стать лучше? – я закрыла глаза руками. – Как мне когда-нибудь может стать лучше, если ты умрешь?
Я рыдала, как он тогда в моей машине, хватая его за руки, все еще лежавшие на моих коленях. Переплела свои пальцы с его и сжала их.
– Потому что, – сказал он, – это твой долг.
– Кто это сказал? – возмутилась я, сердито посмотрев на него. – Кто может решать, как мне себя чувствовать?
– Я. Я выбрал тебя одним из своих последних посетителей, потому что хотел получить шанс сказать тебе, что ты – это нечто гораздо большее, чем твоя боль. – Он погладил костяшки моих пальцев. – Ты можешь носить все эти воспоминания с собой. Они будут жить дольше, чем твое горе, я обещаю. И однажды ты сможешь думать о них, чувствуя, будто я снова рядом.
– Ты, кажется, недооцениваешь мои способности, – сказала я, рассмеявшись сквозь слезы. – Перед тобой профессиональный нытик.
– Пусть кто-то тебя бросает, – сказал он, в кои-то веки пропустив мимо ушей шутку, чтобы сосредоточиться на чем-то важном. – Но это не значит, что ты
Я еще не совсем поверила ему, но уже почти.
– Не уходи, – шепнула я.
И отвела его обратно к океану, где мы рассекали водную гладь с отражением луны после того, как прыгнули с обрыва. Вода набралась мне в ботинки, стало труднее держаться на плаву.
– У тебя косметика по всему лицу размазалась, – сказал он, засмеявшись. – Как будто фингал под каждым глазом.