12 правил жизни. Противоядие от хаоса

Догма церкви была подорвана духом истины, который сама же Церковь интенсивно развивала. Кульминацией этого подрыва стала смерть Бога. Но догматичная структура церкви была необходимой дисциплинарной структурой. Долгий период несвободы – приверженности своеобразной интерпретационной структуре – необходим для развития свободного разума. Христианская догма обеспечила эту несвободу. Но догма умерла, по крайней мере в западном разуме. Она погибла вместе с Богом. Но (и это главная проблема) то, что появилось из ее трупа, еще более мертво. Это то, что никогда не было живым, даже в прошлом, – нигилизм, а также не менее опасная подверженность новым, тоталитарным, утопичным идеям. Именно после смерти Бога начались великие коллективные ужасы коммунизма и фашизма, и Достоевский с Ницше оба их предсказали. Ницше со своей стороны утверждал, что людям придется изобретать собственные ценности вследствие смерти Бога. Но это как раз та часть его мышления, которая с психологической точки зрения кажется самой слабой:

мы не можем изобретать свои собственные ценности, потому что не можем просто навязать своей душе то, во что верим. Это было великим открытием Карла Юнга, совершенным во многом благодаря его интенсивному изучению проблем, поставленных Ницше.

Мы бунтуем против своей собственной тоталитарности так же, как против чужой. Я попросту не могу приказать себе действовать, и вы тоже не можете. «Я прекращу прокрастинировать», – говорю я, но не прекращаю. «Я буду правильно питаться», – говорю я, но ничего не меняется. «Я перестану дебоширить в пьяном виде», – говорю я и не перестаю. Я не могу просто перевоплотиться в образ, созданный моим разумом, особенно если этим разумом владеет идеология. У меня есть натура, и у вас она есть, и у всех нас. Мы должны открыть эту натуру, бороться с ней, прежде чем установить мир с самими собой. Кто мы на самом деле? Кем на самом деле можем стать, зная, кто мы на самом деле есть? Мы должны добраться до самой сути, прежде чем сможем честно ответить на эти вопросы.

Сомнения, пришедшие на смену простому нигилизму

За триста лет до Ницше великий французский философ Рене Декарт решился на интеллектуальную миссию – принимать свои сомнения всерьез, все сломать, чтобы добраться до самой сути – посмотреть, сможет ли он найти или сформулировать хотя бы одно суждение, непроницаемое для его собственного скептицизма. Он искал краеугольный камень, на котором можно было бы выстроить достойное Бытие. Декарт нашел его, как сам он считал, в «я», которое думает, «я», которое знает. Как гласит его известная фраза: Cogito ergo sum («Я мыслю, следовательно, я существую»). Но это «я» было сформулировано еще задолго до него.

Тысячи лет назад знающее «я» было всевидящим оком Гора, великого египетского бога-сына и бога-солнца, который обновил государство, сначала участвуя, а затем борясь с его неизбежным разложением. Еще раньше был бог-создатель Мардук из Месопотамии, чьи глаза окружали голову; он произносил слова, означавшие чудо рождения мира. В христианскую эпоху «я» превратилось в Логос, Слово, которое в начале всех времен произносит Бог и тем самым привносит порядок в Бытие. Можно сказать, что Декарт просто секуляризировал Логос, превратив его в «то, что осознает и думает». Это, грубо говоря, современное «я». Но что именно оно собой представляет? Мы можем до определенного уровня понять его ужасы, если сами того хотим, но его добродетели определить гораздо сложнее.

«Я» – великий актер зла, который вышел на сцену Бытия одновременно в облике нациста и сталиниста, который создал Аушвиц, Бухенвальд, Дахау и множество советских лагерей. И все это необходимо рассматривать с предельной серьезностью. Но какова его обратная сторона? Что за добро является необходимым двойником этого зла, ставшим более материальным и понятным благодаря самому существованию зла?