12 ульев, или Легенда о Тампуке

Ровно в шесть тридцать лязгнул засов. Створки двери под табличкой «Выдача трупов» распахнулись, и в метель выехала каталка. В целях конспирации Тампук был с головой накрыт простыней. Сразу после выезда из палаты, словно почувствовав важность момента, он перестал храпеть. Не исключено, впрочем, что свою роль сыграл и уголок подушки, заботливо заткнутый ему в рот. Как бы то ни было, а возле машины «скорой помощи» они оказались без приключений и точно в срок.

Привлеченный шумом и движением Семеныч тихо охнул, угадав на каталке под простынею очертания человеческого тела, и выдавил:

— Жопа...

Димон резко дернулся, поворачивая голову. Неистребимая любовь к зеленоватым хрустящим бумажкам придала ему храбрости.

— Не бзди, Семеныч! За живых меньше платят! — произнес героический фельдшер, на ватных ногах выбираясь из машины.

Печальный груз уже стоял возле задней дверцы готовый к отправке.

— Профессор здесь? — громко спросила Хана.

— Не приходил, — отозвался Димон, с опаской присматриваясь к лежащему на каталке телу.

Пушистый снег уже припорошил простыню. Казалось, природа укутывает свое дитя, под вой ветра начиная прощальную тризну.

С другой стороны подошел Семеныч, тоже не похожий на жизнерадостного оптимиста. Бодрясь, фельдшер похлопал по верху каталки, вздымая белое облако. Ладонь попала точно на загипсованную ногу. Звук получился чужим и жутко неприятным.

— Окоченел, — по возможности невозмутимо констатировал Димон.

— Знамо, не Африка! — ответила Виктория Борисовна. — Давай загружать.

Будучи сыном своего времени и пользуясь моментом, фельдшер собрался было поторговаться, дабы получить компенсацию за их общий с Семенычем стресс.

Начал он с тонкого намека;

— То есть как бы — не просто больной, а сильно? — Димон хотел еще раз похлопать по телу, но как-то не решился. Вместо этого он просто ткнул пальцем в сторону каталки.

— Перелом ноги, плюс ножевое ранение в живот, — перечислила Хана последние вехи жизни похищаемого, надеясь ускорить процесс загрузки.

Взгляд ее упал на зеленоватое лицо Семеныча. В глаза, нос и уши водилы залетали снежинки, но стоял он молча и монументально, как кремлевский курсант у Мавзолея. Лишь нижняя челюсть подрагивала под усами да в глазах плескались страх пополам с мольбой.

— Да, с таким диагнозом недолго мучаются, — ушлый фельдшер ловко гнул свою линию.

Он мысленно аплодировал Семенычу, одним своим видом поднимавшему размер моральных издержек бригады баксов на восемьдесят.

Войдя в образ, Димон говорил глубоким, проникновенным голосом. В тон вьюге и печали момента. Очередной порыв ветра отогнул край простыни, швырнув в тихо сопящие ноздри Мананги горсть снега. Сработал рефлекс, и негр чихнул. Не открывая глаз и совершенно ничего не соображая, он сел, нашаривая одеяло, чтобы укрыться от холода. При виде внезапно поднявшегося черного трупа Семеныч перестал подрагивать челюстью, а мольба и страх во взгляде сменились выражением отрешенного покоя.

Димон стоял, крепко ухватясь побелевшими пальцами за ручку каталки. Прямо перед глазами оказались толстые фиолетовые губы с прилипшим пером от подушки. Секунду лицо с закрытыми глазами оставалось неподвижным. Потом, почувствовав своей бесхитростной распахнутой душой присутствие рядом людей, Мананга спросил — медленно, почти по слогам:

— Как... уаше... доровье?

Руки фельдшера разжались, и он растаявшим снеговиком упал под колеса «скорой». Совместная работа, бывает, спаивает покрепче дружбы. Семеныч солидарно закатил глаза и рухнул в сугроб усами вперед, как свергнутый памятник. Сын Африки быстро замерз на ветру. Одеяло никак не находилось, люди не отзывались. По-прежнему не просыпаясь, он улегся обратно, свернувшись шариком, из которого, как из конфеты «Чупа-чупс» палкой торчала загипсованная конечность.

Виктория Борисовна с трудом сообразила, в чем дело. Сказывалось выпитое и бессонная ночь. Итоги операции не радовали: профессор отсутствовал, помощники лежали без сознания. Она удрученно философски сплюнула в ту сторону, где, по ее мнению, находилась Москва:

— Довели народ...

После этого к обморочной бригаде «скорой» были применены сугубо народные методы реанимации. Их сопровождали исконно отечественные бодрящие выражения. Через пять минут машина с красными крестами на бортах покинула территорию больницы. В кабине «скорой» сидел приведенный в чувство экипаж. Виктория Борисовна явно предпочла женской нежности эффективность. Припухшие щеки Семеныча и Димона полыхали огненным румянцем. В салоне звонко храпел Мананга, успокаивая бригаду уверенной принадлежностью к миру живых.

Глава 11

ПАДЕЖ В МОЗАМБИКЕ

Совершенно неожиданно для себя, выключив свет во всей больнице одним движением рубильника, Виктор Робертович удивленно замер. Окружающая липко-подвальная тьма была абсолютно непроницаемой. Указателей, по которым можно было бы найти выход, теперь не было видно. Где-то вдалеке, в другом мире, раздавались громкие рассерженные крики, хлопали двери... А в подвале слышалось только прерывистое жалобное гудение водопроводных и канализационных труб.