12 великих трагедий

Дворы фиванские оставив за собой,Мы вышли на берег Асопа и в ущельяВступили: было двое нас – покойныйМой господин и я, а впереди шел гость.В лесную глушь сначала мы забралисьИ сели там на травке, притаясь.Старались не шуметь, едва шептали,1050 Чтоб не открыли зрителей они.Глядим – лощина, а вокруг все скалы,А в той лощине ели да ручьи;Под елями, глядим, сидят менадыИ все по сердцу делом заняты:Те облетевший снова навиваютНа тирсы плющ, а те между собойПерекликаются вакхическим напевом —Вот жеребята резвые порой,Ярмо покинув, так зовут друг друга.Но женщин царь несчастный не видал:И так сказал тогда он: «Чужестранец,1060 Мне этих самозванок не видать:Вот если б на какой-нибудь пригорокМне влезть, с верхушки ели посмотреть,Я разглядел бы хорошо бесстыдниц».И чудо первое тогда наш гость явил.

Была там ель, под облака верхушкой:Вот он ее берет и тихо-тихо сталКлонить к земле. Как гибкий лук круглится,Или под циркулем – волнистая черта,Так до земли, круглясь, она склониласьВ его руках – не человек то был.1070 И вот, на ветке усадив Пенфея,Гость начал потихоньку ель пускать,Он наблюдал, чтоб всадник не свалился.И прянула вершиной ель в эфир,А на хребте ее сидел несчастный.И вышло так, что всадник на виду,А вниз менад ему почти не видно.Сначала не заметили его.А я смотрю – уж гостя подле нету,И вдруг какой-то голос зазвучалИз синевы воздушной, будто Вакха;И мне слова послышались:«Юницы,1080 Я вам веду того, кто осмеялМеня и оргии. Пусть дерзкий вам заплатит!»И засиял божественный огоньМежду землей и небом в это время.Ни дуновенья ветра. ОхватилоБезмолвие и мягкий луг, и лес,

И голоса звериные замолкли…Но женщины не разобрали слов,Насторожились только, озираясь.И вот опять призыв его звучит.Тут Кадма дочери признали голос бога1090 И с места прянули… И легче голубейОни несутся в напряженном беге;Агава, сестры с ней, другие следом,И дуновенье бога вихрем мчитЧерез ручьи вакханок и стремнины.Вот господина моего ониЗаметили на ели. По соседствуУтес нашли и камнями швырятьВ него пошли; ветвями отбивалсяОн, сколько мог. Там тирсы засвисталиПо воздуху. Но в бедную мишень1100 Не удалось попасть им, как ни бились:Уж очень высоко тогда сиделБеспомощный Пенфей на этой ели…И вот они, набравши сучьев дуба,Стараются (железа нет у них)Ель отделить от корней – все напрасно.Попытку бросили и эту. Стала матьТут говорить: «Давайте станем кругом,

За дерево возьмемся – и авосьС вершины мы тогда достанем зверя,Чтоб тайн священных он не разгласил».Без счету рук за ель тут ухватились1110 И вырвали с корнями… наверхуСидевший падает на землю, испускаяНемолчно жалобы: он гибель увидал.И вот всех прежде мать его, как жрица,Бросается на жертву. Тут ПенфейС волос срывает митру, чтоб призналаСвое дитя Агава и спаслаНесчастная; щеки касаясь с лаской,Он говорит: «О мама, это я,Пенфей, тобой рожденный с Эхионом.1120 Ты пожалей меня и за ошибкиСвое дитя, родная, не губи!»Но он молил напрасно: губы пенойУ ней покрылись, дико взор блуждал, —И рассуждать была она не в силах:Во власти Вакха вся тогда была.Вот в обе руки левую беретЗлосчастного Пенфея руку, крепкоВ бок уперлась и… вырвала с плечом —Не силою, а божьим изволеньем.Ино с другой напала стороны

1130 И мясо рвет. Явилась Автоноя.За ней толпа. О боги, что за крикТут поднялся! Стонал Пенфей несчастный.Пока дышал, и ликований женскихНосились клики. Руку тащит та,А та ступню с сандалией, и телоРвут, обнажив, менады и кусками,Как мячиком, безумные играют…Разбросаны останки по скаламОбрывистым, в глубокой чаще леса…Где их сыскать? А голову его1140 Победную Агава захватилаОбеими руками, и на тирсВоткнула – головой считая львиной;Трофей по Киферону пронесла,И вот, покинувши сестер и хороводы,Уж здесь она, по городу идет,Гордясь, безумная, добычей злополучной,И Вакха прославляет, что помогВ охоте, что ее венчал победой.А всей-то и победы-только слезы.Подальше от несчастной отойти,Пока еще близ дома нет Агавы!1150 Да, скромность и служение богам —Вот лучшее что есть, и кто сумеетВсю жизнь блюсти их свято, тот мудрец.