125 rus

снабжением постов Южно-Уссурийского края. Выполнял первый ледовый промер и

съемку бухты Золотой Рог, составил первую карту этого района, включая бухты

Диомид, Улисс, Патрокл. Именем Эгершельда назван мыс в бухте Золотой Рог.»

(источник: Морской биографический справочник)

Какую мистику скрывают августовские ночи? Дождливые ночи, последние теплые

ночи, смородиновые ночи, ночи черного винограда и ягод белладонны. Ночи горьких

морей, в которых нет тесноты. Вечер августа – это золото клеверовых полей. Ночь августа

– последние рейсы тяжелых океанских лайнеров по воде, полной мазута и сока черной

смородины. Зима скупа на эмоции, весна чересчур прямолинейна (апрельский айсберг

протаранил и потопил Титаник в Атлантике – поступок молодого бойца, безусого и

нетерпеливого), а конец лета – это просто клоака колдовства. Падаешь в эту бездну, как

Алиса летит в яму Страны Чудес. Алиса плывет по мазуту и смородиновому соку, эта

Офелия Японского моря.

Недавно у меня был день рождения. Да, как раз в тот самый день, когда Аня

самоустранилась из этого мира. Какое неуместное совпадение.

Мы шли из Кронштадта. Я был там однажды. Морской собор и все эти якори-кошки.

Цап-царап. Балтика пресная в тех местах, рядом с Санкт-Петербургом. Вроде и живое

море, а соли вообще нет. Нева вытравливает всю соль. Мы шли из Кронштадта – но

какими морями? Кругосветка оказалась неудачной, у маяка Винто в шведских шхерах

произошло кораблекрушение. Пришлось возвращаться в родной Кронштадт. И так нас

носило по миру. Покуда не спустили якоря на здешних неровностях. У вас красивая

фамилия, господин Эгершельд. Хотелось бы и мне иметь такую фамилию. Все буквы

выстроились в ряд, чтобы нарисовать нам обветренного бравого морского волка,

благородного и великодушного (спасибо первой «Э»), твердого и уверенного в своих

действиях («шельд»-«льд»-«дъ»!) . Почему у меня нет такой фамилии? Потому что и

судьба у меня попроще: уровень для начинающих, считаем на палочках.

В Финском заливе лейтенант Егершельд занимался гидрографическими работами. В

том веке вариант написания был только один, через заглавную Е, а не Э. После

паломничества на Дальний Восток, Густав Христофорович провел остаток жизни в

Свеаборге, на Балтийском море. Умирал молодым.

С первых дней существования поста Владивосток капитан корвета «Гридень» отдавал

своим матросам распоряжения о строительстве казарм, о рубке леса, закупал лошадей и

коров, обустраивал пригодную для жизни твердую землю.

«12 августа 1860 года Егершельд отправился на катере в залив Новик. «Сего же числа с

7 часов утра и до 7 часов вечера часть команды работала на берегу». Такая же запись

повторилась 13 и 14 и в другие дни августа. Заготовка леса стала самой важной работой, и

исполнение ее находилось под контролем. Но командир давал людям возможность

отдохнуть: в журнале встречаются записи, когда «команда с корвета отпускалась на

гулянье на берег».28

Это тоже всё было в августе. В этих же местах. А я проснулся среди ночи. Хотелось

пить. Ужасно хотелось воды. Я открыл настежь окно, высунулся, ловил влажные порывы

28 А. Алексеев. Якоря помалу травить!... Так начинался Владивосток.

ветра с залива – не помогало. И дождь шел сильный, опять дождь, но и он не спасал. Тогда

я оделся и вышел на улицу.

Небо чернилилось и лилось вниз буйными, дикими потоками, море бурлило, но не зло,

а так игристо, с осознанием своей власти. В июне море самоутверждается, в июле любит и

греется, в августе оно прогрето, готово к предстоящему одиночеству и уже успело

напустить своих заклинаний в ноздри и уши многих несчастных романтиков.

На улице не было ни души. Молодежь не разгуливала по Спортивной набережной –

погода была не та. Песок был испещрен дождевыми каплями, словно осколками снарядов.

Ботинки увязали в песочной каше. Я оглянулся на здание отеля – неживые окна, все спят.

Еще закрывая свою комнату, я обратил внимание на соседний номер – на номер Миры,

912. Он был заколочен досками. Глупо выглядит, особенно в гостинице. Стало быть, и

Мира исчезла. И ее сын, мой друг, бармен Серега – его тоже нигде не видно.

Все меня покинули. Я остался один на один с Владивостоком.

Я пошел наверх. Названия улиц были созвучны друг с другом в причудливой сине-

ржавой опере, и одна сменяла другую, поочередно беря на себя роль ведущего

инструмента в оркестре: Тигровая, 1-я Морская, Крыгина, Посьетская, Верхнепортовая,

Сипягина… В этом районе город вытягивается на юг и, собственно говоря, заканчивается.