1356. Великая битва

Все больше и больше англичан и гасконцев разбирали своих лошадей, чтобы присоединиться к погоне. Они спускались в неглубокую долину, потом взбирались к плоской вершине Александрова поля, откуда этим утром атаковали французы. Теперь настал черед конных атаковать. Группы всадников налетали на паникующих французов. Они размахивали оружием, лошади кусались, паника среди французов разрасталась по мере того, как их строй распадался. Оставшиеся сплоченными небольшие отряды пытались обороняться. Знатные сеньоры кричали, что они богаты и желают сдаться. Английские стрелки, оставив луки, использовали свою гигантскую силу, размахивая секирами, палицами и молотами. Люди орали, кто в кровавом угаре, кто от ужаса. Французская армия утратила всякое подобие порядка. Их разбивали на все меньшие и меньшие группы, а впавшие в боевой раж англичане, с потными лицами и стиснутыми зубами, желали только убивать и убивать. Что они и делали. Один француз отражал атаку двоих лучников, отбиваясь от их секир своим мечом; потом он сделал шаг назад, споткнулся об убитого и тоже упал. Лучники прыгнули, взмахнув секирами; француз завопил, когда лезвие раздробило ему плечо. Он попытался встать, снова упал и с силой взмахнул мечом, парировав удар секиры. Томас видел, как француз стиснул зубы, а его лицо исказилось от неимоверных усилий. Латник остановил еще один удар, а потом вскрикнул, когда второй лучник разрубил ему мышцу бедра. Раненый попытался заколоть англичанина мечом, выплевывая зубы, закушенные с такой силой, что они сломались, но этот отчаянный выпад был отражен, и секира опустилась ему на лицо, а шип алебарды вонзился в живот. Несчастный затрясся всем телом в чудовищной судороге, расставаясь с жизнью. На миг мелькнуло выглядывающее из шлема лицо, залитое кровью, но оно исчезло, когда лучники опустились на колени, обшаривая труп.

Кин спешился и стоял над убитым, живот которого вспорола алебарда ирландца. Кишки были втоптаны в стерню, а рядом с покойником застыл облаченный в ливрею с такими же желтыми кругами на синем поле пожилой человек с бледным морщинистым лицом, седыми волосами и аккуратно постриженной бородой. На нем были латы с эмблемой в виде золотого распятия на нагруднике. Он казался испуганным. Очевидно, француз сдался в плен Кину, потому что ирландец держал в руках его шлем, увенчанный на гребне крестом и длинным ниспадающим голубым пером.

– Говорит, что он архиепископ Сансский! – сообщил Кин Томасу.

– Тогда ты богат. Держи его крепче. Смотри, чтобы никто у тебя его не увел.

– Этот парень пытался его защитить. – Кин посмотрел на выпотрошенного воина. – Не самое умное решение, если честно.

В середине поля разыгралась ожесточенная схватка, и Томас, глянув в том направлении, заметил, что французский королевский штандарт еще развевается. Англичане яростно наскакивали на защитников знамени в надежде проложить себе путь к королю Иоанну. Томас не стал вмешиваться и поскакал к югу, где заметил людей, бегущих вниз по холму к реке Миоссон. Но на берегу поджидали лучники графа Уорика, и французы спешили навстречу смерти.

Кто-то окликнул Томаса. Обернувшись, он увидел Джейка, одного из своих лучников, который вел сидящего на лошади пленника. На том был джупон со сжатым красным кулаком на оранжевом с белыми полосами поле. Томас не сумел удержаться от смеха. Это был Жослен из Бера, поклявшийся отбить Кастийон-д’Арбизон.

– Он говорит, что сдастся только тебе, – сказал Джейк. – Потому что я не из благородных.

– Как и я, – промолвил Томас, после чего перешел на французский. – Вы мой пленник, – обратился он к Жослену.

– Судьба, – покорно вздохнул тот.

– Кин! – рявкнул Томас. – Тут еще один, которого нужно постеречь! Присмотри за обоими, они богатеи!

Томас повернулся к Джейку.

– Охраняй как зеницу ока! – бросил он.

Воины часто ссорились, оспаривая принадлежность пленников, но Томас рассудил, что эллекинов хватит, чтобы оберечь архиепископа и графа Бера от попыток прибрать их к рукам.

Он погнал коня на север. Большинство французов удирало и в том направлении, в отчаянном порыве обрести безопасность в Пуатье. Немногим, очень немногим, удалось отыскать своих лошадей или отнять лошадь у англичанина. Большинство бежало, спотыкаясь и постоянно отбиваясь от безжалостных преследователей. Но один поскакал прямо на Томаса, и лучник узнал пегого коня и красное сердце Дугласов, хотя сюрко наездника настолько пропиталось кровью, что на мгновение Томас решил, будто оно черное.

– Робби! – окликнул он, радуясь, что встретил друга, но потом понял, что это Скалли.

– Он мертв! – крикнул Скалли. – Предатель мертв! И теперь твоя очередь!

Шотландец держал Малис, клинок которой выглядел убого, весь ржавый и выщербленный, но также был обагрен кровью.

– На вид дерьмо, – заметил Скалли. – Но это ловкое оружие.

Он потерял шлем, и в длинных прямых волосах стучали кости.

– Я отрубил голову малышу Робби, – заявил дикарь. – Один взмах волшебного меча, и малыш Робби отправился в ад. Видишь?

С ухмылкой Скалли указал на седло, к которому была приторочена за волосы окровавленная голова Робби.