15 лет и 5 минут нового года (СИ)

Как же мне влетело тогда от матери… За волосы! Были бы чуть длиннее, непременно бы оттаскала за вихры! С бабушкой до этого обошлось без крика. Она тихо спросила:

— Он того стоит?

Как? Как она поняла, что это было сделано для него?

— А при чем тут он? — глупо выгораживала я дуру внутри себя. — Я просто… Просто поняла, что… Что могу так же подарить кому-то надежду… У меня же волосы такие солнечные…

Да, только ты была тогда мрачнее тучи. Ты не верила, что он приедет или даже просто позвонит. Бабушка лишь головой покачала, а мать — кулаками. И тогда, на третий день, который прошел без ответа, без привета от Игоря, у тебя уже не осталось для себя оправданий. Мать орала, как ненормальная. Хотя среагировала абсолютно нормально: даже мысли не допустила, что я сделала это для того, чтобы понравиться Игорю.

— Нельзя быть такой внушаемой! Нельзя! Пусть делает со своими волосами, что хочет. Но Малина… Это же все… Все, что в тебе было…

— В плане? Все? — выдохнула я в запотевший стакан с чаем.

— Все… Ты без волос самая обыкновенная.

Я смотрела на мать, чуть не плача.

— Давай, Линка, налысо! — дала мне сестренка словесный подзатыльник. — Снова станешь у нас необыкновенной. Только смотри, чтобы кришнаиты тебя за свою не приняли!

И заржала — а я на себя без слез смотреть не могла. Мама сложила на подстригавших меня теток все маты. Она бы, во-первых, малолетнюю дуру сумела б отговорить. А во-вторых, хотя б каре оставила, чтобы легче было отрастить обратно до нормальной длины, а теперь что?! Челку невидимками закалывать!

— Ежик, ежик ей стриги! — летала вокруг нас Светка, и я пожалела, что не пошла к матери в салон.

Дома мне реально голову промыли — в трех водах, и даже с марганцовкой мозги прополоскали!

Как же я ревела в те ночи, как ревела…

— Давай вернём моду на норковые шапки! — не унималась добрая сестренка. — Их можно и в помещении не снимать.

— Ей лисью надо… А это дорого, — не заткнула старшую дочь моя мать.

— Лучше кавказскую из овчины! Типа, натуральная химия! Можно длинную папаху, будет мокрая химия…

Мне хотелось Светку убить! И заодно Игоря, что влез в мою жизнь со своим париком. Снял походя с меня скальп! Победитель…

А вот бабушка глядела на меня с сочувствием.

— Ну, зимой все в шапках ходят, а весной, если все еще не будешь себе нравиться, бандану вашу нацепишь…

Ну да, бандану… Какими модными тогда бабульки все разом стали…

— Было у тебя с ним что-то? — спросила бабушка через пару дней.

Я кивнула: чего отрицать?!

— Даже не позвонил?

Я мотнула головой.

— Забудь его…

Если бы это было так легко…

— Волосы отрастут…

А память? Память кто сотрет?

— Что на день рождения хочешь? — задала бабушка вопрос, который теперь жег душу раскаленным железом.

— Я уже маме сказала — хочу плеер с дисками. Сама собиралась купить, но не собралась пока…

Собиралась заодно не плакать по Игорю и не сумела собраться…

— Малина, ни один мужик твоих слез не стоит, — говорила бабушка, сидя на краю моей кровати. — Тем более, когда плакать не о чем. Ничего ж не обещал… Ну было и было… Другой еще лучше окажется.

Если бы так просто было не думать о нем! Весь рабочий день в зеркалах я видела последствия запретного секса. Нужно было еще и снести украшения в ломбард, чтобы забыть. Но бабушка запретила. Сказала — дорогие они, надуют тебя. Она в товарах разбиралась профессионально. Да и серьги с советской этикеткой были, пожелтевшей, но с печатью качества. Пусть лежат на черный день, а потом даритель забудется, а классика вечна… Всегда в моде. Ты просто еще не доросла до такого, Малина.

Пятнадцать лет после этого волосы отращивала. А ума не вырастила. У Игоря его, правда, тоже больше не стало в отношении меня и своих подачек.

— Малина, это что такое? — ахнула мать, когда мы с Гошкой разгрузили такси. — У нас снова дефицит в стране? Ты чего жратву приволокла? Переезжаешь?

— Нет. Я случайно заказала…

— Случайно?

Мать буравила меня взглядом.

— Мам, ну если ты догадалась, зачем унижаешь меня расспросами?

Мать опиралась на дверной косяк. Стояла спиной к заваленному столу, на котором проводил ревизию продуктам ее младший внук.

— Если бы я поняла, то не спросила бы… Опять кого-то к себе подселила?

— Нет… Не селила, сам пришел. Сам ушел. Продукты остались. Мне с ними делать нечего! Съедите…

— Кто такой?

— Мам, те же яйца, только в профиль. Тебе знать не надо…

— И как давно?

— Мам, я не хочу говорить… Все, никого нет…

— А я тебе говорила, что ты светишься? Говорила?

— Мам! — я шарахнула ладонью по двери ванной, и та захлопнулась с громким щелчком. — Все, никого нет. Кроме собаки, у меня никого нет и никогда не было. Я пошла к Грете.

— С тобой, как в анекдоте. Даже чаю не попьешь! Ну вот что ты притащила все это нам? Соседям бы раздала, — мать уже голос повысила до крика. — Бомжам на помойку выставила! Да сама сожрала на крайняк! Вот чего ты мне нервы треплешь? В лицо одно говоришь, за спиной другое творишь.

— Мам, я Гошке все это принесла. Не вам…