1632

Многие из них были убийцами. Ворами и насильниками. Но трусами – никто.

Полуразбитый шведский угол был уже перед ними. Подобно раненому медведю, оставляя кровавый след, терции были готовы разорвать свою жертву.

Наконец-то!

– Папаша Тилли! – ревели они – Дева Мария!

* * *

Но угол шведского фланга вовсе не был разбит. То есть, уже больше не был. Горн – умелый Горн, надежнейший Горн – перестроил линии фланга ещё до получения королевского приказа. Теперь шведский левый фланг образовывал прочный, как скала, угол построения. Имперская тяжелая кавалерия уже разбилась об эту балтийскую скалу. Теперь накатились и терции… и тоже бесполезно.

Пика против пики – в этом искусстве католики были равны своим врагам. Но шведский король больше доверял огневому превосходству, чем холодной стали. Он изучил методы голландцев, и успел обкатать их в Польше и России.

При Брейтенфельде, у шведов было большее соотношение мушкетов к пикам чем у их врага. И, что более важно, Густав-Адольф учил их сражаться в сравнительно неглубоких построениях, по примеру голландцев. Мушкетеры Тилли стояли по тридцать рядов в глубину. Тем самым, большая их часть не могла выйти на линию огня. Мушкетёры же Густава – не более чем в шесть рядов – вполне достаточно, чтобы дать время на перезарядку, пока ведет огонь первый ряд.

Шведские пики смогли удержать натиск терции на время достаточное, для того чтобы начало сказывать шведское превосходство в огневой мощи. Люди Тилли были храбрецами, но они так и не смогли прорвать шведскую линию. Они просто… гибли один за одним. А тем временем, король Швеции готовил им окончательный смертельный удар.

Тилли и его терции не могли поворачиваться, а вот Густав-Адольф – мог. Мог, и сделал это.

Глава 36

Король лично возглавил атаку вверх по склону, прямо на имперские пушки.

– Gott mit uns! – рычал он, показывая своей кавалерии саблей вперёд.

В глазах скачущего за ним Андерса Юнссона мелькало раздражение. У Густава-Адольфа имелись с собой два колесцовых пистоля в седельных кобурах. Но в бою он их никогда не использовал, утверждая, будто это оружие весьма неточно. Вот почему его телохранитель и ругался про себя. Просто король тщательно скрывал свою близорукость, и, по мнению Юнссона, его нежелание применять их в бою было обусловлено лишь тем, что он не смог бы попасть даже в широкую стену сарая.

Андерс пришпорил лошадь, нагоняя короля.

– Вообще-то, это я должен охранять вас, милорд, – буркнул он – а не наоборот.

– Тогда найди лошадь порезвее – ухмыльнулся в ответ Густав, и снова взмахнул саблей – Gott mit uns!

Позади ему вторили смоландцы и ост-готы. А по бокам от них, где резвые финны уже обошли более медленных шведов, раздался их леденящий кровь боевой клич.

– Хаака пелле!

* * *

На острие атаки кавалерии, почти на вершине холма, пытались развернуться имперские канониры. Уж насколько неторопливы были терции, так эти огромные пушки были ещё медленнее. Приказ Тилли на диагональную атаку застал пушкарей врасплох. Они всё ещё возились, запрягая лошадей и волов когда Густав начал контратаку.

Артиллеристы католиков вдруг увидели тысячи шведских и финских всадников, несущихся на них. Серьезного прикрытия у них, если не считать за таковое малюсенький отряд копейщиков, вовсе не было.

Один из артиллеристов начал в темпе выпрягать переднюю лошадь из упряжки своей шестифунтовой пушки.

– Ты что это задумал? – вопросил его товарищ.

– Я уматываю отсюда подальше, – шепнул в ответ канонир, – и если ты не дурак, следуй за мной. Ведь эти финны такие же дикари, как и хорваты.

Его напарник побледнел. Про финнов он был не в курсе, но с хорватами успел познакомиться. Те составляли изрядную часть лёгкой кавалерии Габсбургов, и славились как своим искусством езды так и своей жестокостью. Пленных хорваты не брали.

Испуганный канонир наконец распряг лошадь и неуклюже возился, пытаясь на неё забраться – не было ни стремян, ни седла, из всей упряжи – один недоуздок. Напарник услышал доносящий издалека вой финнов "Хаака пелле!".

– Что они орут, спросил он, не понимая слов.

– Это означает "Руби их", – проворчал канонир, – если тебя это, конечно, еще интересует.

Он ударил в бока своего скакуна каблуками без шпор. Ошеломленная, привыкшая лишь к упряжи лошадь, сорвалась в неуклюжую рысь. И тут же, понукаемая страхом и яростью в голосе наездника – резко перешла в галоп.

Скачущий без седла и стремян канонир грохнулся на землю. Его гибель была почти мгновенной – по его и так сломанной шее ударила копытом лошадь его товарища, также подхватившегося удрать. В отличие от первого канонира, его напарник ухитрился, судорожно вцепившись в гриву, удержаться на спине лошади но это ему не так уж сильно помогло. Вообще непривычная к верховой езде лошадь, была так растеряна и испугана, что проскакав по кругу, принесла его в лоб на группу финских всадников.

– Хаака пелле!

* * *