1795

В заросшем саду тут и там мелькают тени ночных бабочек. Кому, как не им, знать: далеко не все мужчины добились успеха у своих дам и ищут, кто бы облегчил их быстро, умело и недорого. Присутствие братьев по ордену вдохновляет еще больше, но те нынче не расположены к дешевым удовольствиям: у предстоящей ночи в чреве таится нечто куда более изысканное. Ожидание затягивается. К счастью, стена «Несравненного» стоит под углом к садику и образует укромное пространство, где можно без помех облегчить мочевой пузырь, пока каменный Марс укоризненно поглядывает с консоли.

Вечер прекрасен, жара спала. «Несравненный» великолепен, как и днем: башни и дымовые трубы устремлены к звездам, а если смотреть с фасада на крутую, смутно поблескивающую крышу с приподнятыми ставнями мансардных окон — настоящая лестница в небо, другое сравнение в голову не приходит.

Многие пожимают плечами — какой же это театр? Каждый камень вопит о кровожадности заказчиков, особенно рельефы. Вместо Амуров и Психей — длинный ряд пушек, мортир, знамен, кавалеристы на скаку грозно занесли свои сабли. Оскаленные львиные пасти, отрубленные турецкие головы в чалмах, римские воины в шлемах с плюмажами. Время яростных битв и сокрушительных побед. Разве тут место для деревянных мечей, картонных щитов и шелковых кирас?

Но братья по ордену не переживают. Наоборот, рельефы кажутся им забавными и даже парадоксальным образом соответствующими моменту.

Сумерки придали замершему в ожидании «Несравненному» дополнительное обаяние волшебной сказки. На церкви Святого Якоба пробило полночь. При входе у каменной лестницы — Болин в меховой накидке, на голове у него маска с оленьими рогами. Никто не пройдет в здание, не прошептав на ухо имя и не пожав руку условленным пожатием. Никаких слов не произносится, но кое-кто успел переосвежиться, и Болин запоминает имена нарушителей для последующего выговора. Недостойно для братьев. Обменивается многозначительными взглядами с львами и волками — он узнал бы их мгновенно даже в самом изощренном маскарадном костюме. Конечно, Болин не показывает виду, но на душе тревожно — и от ожиданий, и от опасности, которой он подверг себя добровольно, поддавшись на затею Тихо Сетона. Зачем он это сделал?

Объяснить трудно, но странно: никаких угрызений. Игра есть игра, а он давно уже не испытывал наслаждения риском, когда на одну карту поставлено состояние.

— Вы готовы?

Сетон сидит в грим-уборной на третьем этаже в юго-восточной башне. Альбрехт перед ним на стуле. Сетон протягивает ему бокал с вином — не слишком много, но достаточно, чтобы не оробеть и не растеряться перед публикой. Юноша пытается унять дрожь в руках. По всему видно — ему очень страшно.

— Тебе нечего волноваться, — мягко и доверительно произносит Сетон. — Эти люди другого сорта, не такие, как те, с кем тебе приходилось встречаться. Люди, которых ты видел у Свалы, — простодушны, суеверны и полны предрассудков. Неспособность думать и рассуждать они выдают за кротость и богобоязнь. Скудные души падки на осуждение. Сегодня слушатели совсем иного сорта, они много видели, много знают и полны доброжелательности. Тебе всего-то нужно рассказать им все в подробностях. Не волнуйся: у тебя красивый голос, и я уверен: он не сорвется. Не бойся, мой друг, ты среди друзей.

Альбрехт нервно улыбнулся и сделал большой глоток вина. Сетон в десятый раз осмотрел его одежду. Та же самая, что и всегда: потертые панталоны до коленей, льняная рубаха с множеством черных пятнышек: каждая случайно долетевшая искра из очага оставляет след. Часов у Сетона нет, но уже пробило полночь — значит, пора начинать.

— Пора, Альбрехт. Пошли. Я провожу тебя до сцены и все время буду за кулисой. Совсем близко.

Помощники Болина заняли места рядом со сценой, но в паутине пыльных и неказистых коридоров и переходов пусто. Два пролета по винтовой лестнице вниз, в трехэтажный подземный лабиринт. Повсюду большие деревянные катушки с намотанными канатами для движения поставленных на колеса декораций. Удивительно… у всех этих бесчисленных, от пола до потолка механизмов единственное предназначение: воплотить фантазии драматургов.

Но так было не всегда.