1795

Элиас огляделся. Все подъезды заперты — горожане постарались обезопасить свои жилища от бродяг, а на нижних этажах даже ставни заперты. Зато повыше чуть не к каждому запылившемуся за лето окну прилипли любопытные физиономии. Он поднялся немного по переулку и издали увидел бело-голубые ряды сосисок и разбегающихся горожан. Бегом вернулся и юркнул в привычную лазейку.

С трудом поднял почти безжизненное тело девушки и потащил к лестнице. В подъезде наткнулись на беззубую старуху-консьержку. Та наградила их острым взглядом и криво усмехнулась:

— Ага… вот они и обнаружились, подвальные гости. Что ж… прощайте, золотые денечки. Ладно уж… дуйте отсюда, чертенята. И поспешите, если жить охота.

Старуха отперла заднюю дверь, и они оказались в переулке, по которому вода бежала с такой скоростью, что вполне могла бы крутить колеса мельницы.

Они тут же промокли до нитки — и он, и она. Элиас потащил ее к Слюссену. Последние дома, последний переулок.

Ловушка. Оба моста, и синий и красный, разведены, у каждого дежурят стражники и пальты. Дождь слишком силен, видно плохо, но представить себе, что там происходит, нетрудно: пальты вяжут несчастных и эскортируют кого куда. Женщин в Прядильный, мужчин — в исправительные дома. С обеих набережных Города между мостами, с Корабельной и с Монашеской, с Западной Большой и с Восточной Большой, с обеих Новых улиц, Большой и Малой, — отовсюду бегут люди. Бегут так, что понятно без слов — скрыться им негде. Мало того, даже суда, обычно зачаленные у пирсов, выведены на рейд и стоят на якорях. Моряки побросали работу и столпились у релингов — ничего удивительного. Такое не каждый день увидишь.

Крики, вопли, толкотня. Группка людей столпилась у мельницы, между наступающими из городских переулков преследователями и ожидающими у мостов пальтами. Уличные мальчишки носятся из стороны в сторону, им пока не изменила уверенность, что быстрые ноги и проворство выручат и на этот раз. Но и у них нет ни единого шанса.

Элиас, удерживая девушку за талию, прижался к шершавой стене дома. Здесь лило не так сильно, по крайней мере, пока капризный ветер не поменял направление. Он лихорадочно искал выход, заодно вслух проклиная самого себя: почему находчивость и сообразительность отказывают, когда в них самая большая необходимость?

Наступающие из переулков стражники все ближе. Поменялся ветер. Вместе с горстями дождевой воды в лицо ударил знакомый запах — и он сразу понял, что делать. Угасшая было надежда вспыхнула с новой силой. Он схватил девушку покрепче, они пересекли площадь и побежали к воде — пригнувшись, чтобы не заметили голубые мундиры у Рыцарского канала. Запах становился все сильнее.

Мушиный парламент. Как и все горожане, Элиас старался держаться подальше. Сюда приходят только бабы-ассенизаторы: шест на натруженных плечах, на шесте — бочка с содержимым выгребных ям. Какие только легенды не ходят в городе про Мушиный парламент… легенды и страшные истории: мол, злоумышленники прячут там трупы, а глисты вырастают до таких размеров, что им ничего не стоит, к примеру, задушить крысу или кошку, если те не проявят должной осторожности. Настоящие драконы. Глубина свалки — предмет вечных споров и обсуждений. Языческий истукан из дерьма, пять саженей в высоту и втрое больше в ширину. Кто-то говорит — все семь, другие не верят. В общем, идол говнопоклонников. Не раз Элиас слышал, как Мушиный парламент сравнивают с так и не поставленной конной статуей Густаву Адольфу на площади перед оперой. Говорят, у коня оказались слишком тонкие ноги. Будет позор на весь мир, если эти чересчур слабые ноги подломятся под тяжестью неудачливого короля. Не подпорки же ставить.

Но постамент соорудили. И теперь горожане хмыкают: зачем ставить еще один монумент человеческой тщете, когда один уже есть? — и показывают на юг, откуда при северном ветре доносится вонь человеческих выделений.

Куча ограждена массивным забором с глубоко вкопанными столбами — во избежание риска, что поперечные доски не выдержат. К забору приставлена полусгнившая широкая лесенка, чтобы легче было опрокидывать бочки с фекалиями. Остается только спрыгнуть. Элиас сел на верхнюю ступеньку, попробовал ногой — полужидкая масса, кое-где уже перевалившая за забор. Дна нет. Он мысленно поблагодарил Бога за ниспосланный дождь, который только что проклинал, и взял девушку за руку. Зажмурился — и они прыгнули.

Они оказались в канаве. Жижа достигала до груди, но она словно засасывала: ноги очень медленно погружались все глубже. И нестерпимая вонь, едкая и переменчивая. Элиас постарался дышать ртом, процеживая воздух сквозь сжатые зубы. Сильно кружилась голова, и он молча молил Бога, чтобы не потерять сознание. Несколько раз вырвало. В конце концов догадался: сильно ущипнул себя за руку. Боль направила сознание по другому руслу.