1888

– А как же вы? Вам нужнее, – промямлила женщина.

– За меня не беспокойтесь. Мы с мистером Барингтоном уже вложились в предприятия, приносящие стабильный доход. Ваш муж неправильно поймет, если после столь долгого отъезда вы вернетесь домой с пустыми руками. Я знаю, что вы любите собирать фотографии, поэтому положил свою внутрь коробки, чтобы вы не забывали, как я выгляжу.

Миссис Дю Пьен досадливо покачала головой и протяжно выдохнула, выпуская изо рта белый пар на уличный мороз.

– Помните, как ваш брат разбил часы? – спросила женщина, копошась в своей сумке. – Альфред принес их мне и сказал, что хочет вернуть в знак благодарности за то, что вы нашли его дочь.

Клаудия протянула открытую ладонь, на который лежали мои отремонтированные карманные часы, выстукивавшие свое негромкое тиканье.

– Я отнесла их часовщику. Они немножко поцарапаны и стекло треснуто, но работают. Вы, кстати, связались с женой Мишеля?

– Да, связался. Деньги теперь отправляю ей. Она хорошая женщина, которая знает, что нужно делать, – тихо ответил я, тронутый подарком врача. – Спасибо вам, миссис Дю Пьен. Я думал, что уже никогда не увижу отцовские часы.

– У меня не получилось стать прославленным хирургом, зато легко получилось стать злодейкой. Деньги заслужены нечестно.

– Быть великим человеком не всегда значит быть хорошим. Забудьте о Лондоне и о лорде Олсуфьеве, оставьте свои сомнения на причале Портсмута и возвращайтесь во Францию уверенным, опытным врачом. Вы же не только выполняли поручения клуба, но и чему-то профессионально обучались, верно? – сказал я, дружески положив руку на ее плечо. – Будете присылать мне письма?

– А вы хотите?..

– Конечно! О чем угодно: от вашего завтрака до погоды в Орлеане. Не забывайте обо мне, пожалуйста, и помните, что в дождливую погоду для вас всегда найдется место под моим зонтом.

Врач скромно рассмеялась, а после распростерла руки и сжала меня в сердечных объятиях, плотно прижавшись ко мне головой. От женщины пахло пудрой и свежими ландышевыми духами, которые ласкали обоняние.

Я вновь пришел в сильное замешательство, но тут же подумал, что, возможно, вижу женщину последний раз в своей жизни, и несмело, крепко обнял ее в ответ.

Плотные белые тучи на небе двинулись с места, густо посыпая с себя пушистые хлопья снега и накрывая белым саваном место для причаливания, окруженное потемневшей, почти черной водой. Мерзлый воздух становился острым, покалывал щеки и при каждом вдохе неприятно пощипывал в носу.

Последние пассажиры торопливо поднимались по трапу, обивая сапоги и стряхивая налипший снег с своих воротников и шляп.

Пароход должен был вот-вот отчалить.

– Ну все. Опоздаете, – произнес я. – Когда судно тронется с места, обязательно поднимитесь на палубу и откройте портсигар, что лежит в коробке вместе с деньгами.

– Прощайте, мистер Брандт, – слезливо сказала женщина, отпуская руки.

– Разве с друзьями прощаются? – задорно ответил я. – До свиданья, миссис Дю Пьен.

Клаудия, шмыгая покрасневшим носом, вцепилась в свой чемодан и быстро поднялась по трапу, не позволяя помочь ей, словно боялась, что я увижу, как она потеряет контроль над собой и заплачет.

Я оперся обеими руками на зонт, чувствуя, как наваливается усталость. Один из врачей, вызванный Дэвидом, дал мне какие-то таблетки, которые я сразу выбросил после его ухода, потому что хуже мне не делалось. Только иногда в довесок к кашлю поднималась невысокая температура, никак не мешавшая предаваться простой радости от начавшейся новой жизни.

Юрко проскользнув между пассажирами, кричащими на прощание провожающим на причале, Клаудия оказалась впереди всех и крепко сжимала подаренную серебряную коробочку.

Открыв крышку, женщина пришла в смятение и замерла от увиденной внутри вещи, после чего прикрыла грустные глаза одной рукой и, сильно растрогавшись, все-таки расплакалась.

Если бы миссис Дю Пьен не спешила и не расчувствовалась, то непременно бы заметила, что моя новая, дорогая одежда не имела одной важной детали, с которой я никогда прежде не расставался.

Сегодня на воротнике моего пальто было необычно пусто.