1917–1920. Огненные годы Русского Севера

Но в РАСО не хотели вступать не только крестьяне, но и многие офицеры. Проблема отношения офицеров к демократическим правительствам в различных районах страны была очень острой. В офицерском корпусе к 1917 г. произошли кардинальные изменения. Если в 1912 г. 53,6 % происходили из дворян, то в 1916–1917 гг. 60 % выпускников пехотных училищ были выходцами из крестьян. Современный российский историк С. Волков пишет: «Состав офицерского корпуса по социальному происхождению изменился в результате коренным образом. Он практически стал соответствовать составу населения страны»[359]

. Сыновья рабочих, крестьян, официантов, ремесленников, представители угнетенных национальностей, например евреи (после революции 1917 г.), наконец, получили то, о чем они раньше не смели и мечтать, – офицерские звания. И вдруг, после революции, те, кто раньше были элитой общества, всеобщими любимцами, особенно во время войны, превратились в париев, которых можно было безнаказанно оскорблять, глумиться и даже убивать. Все это оказало колоссальное воздействие на широкие офицерские слои и усилило реакционные тенденции в демократическом по составу офицерском корпусе. Офицеры были охвачены чудовищной ненавистью к тем, кто в 1917 г. разложил русскую армию, в первую очередь не к большевикам, а стоявшим тогда у власти умеренным социалистам. Это можно объяснить тем, что многие офицеры почувствовали в жестокой большевистской диктатуре восстановление сильной власти, поверили в возможность создания сильной армии. Офицеры, помня страшный для них 1917 г., разделяли презрительное отношение большевиков к демократическим партиям и правительствам. На Севере, где, согласно большевистской переписи июля 1918 г. (естественно, явились далеко не все), насчитывалось 717 офицеров, кадровых было очень мало. Многие офицеры не хотели служить правительству, состоявшему из социалистов и пытавшемуся сохранить красный флаг. В результате они предпочитали вступать в воинские части, создаваемые на Севере союзниками: в Славяно-Британский легион, в подразделение Французского иностранного легиона или в военные школы. Они были готовы идти туда даже простыми солдатами или в лучшем случае младшими офицерами, часто терпя издевательское отношение со стороны британских офицеров и сержантов.

Но были и другие причины, по которым офицеры записывались в иностранные воинские части. Чаплин писал: «Масса обывателей-офицеров в первые дни записалась в этот легион в силу преклонения русского человека перед всем иностранным вообще и отчасти перед прекрасным обмундированием и лучшим содержанием и довольствием, чем был в состоянии дать я»[360]

. Большую роль играло и то, что многие офицеры, как профессионалы военного дела, хорошо понимали, что Северный фронт из-за отдаленности от основных центров страны, малочисленности населения, отсутствия дорог был обречен играть второстепенную роль. Поэтому они уезжали в Сибирь к адмиралу Колчаку или на юг к генералу Деникину. Марушевский писал, что такое отношение к Северному фронту господствовало и в Финляндии[361]

. Были еще очень свежи в памяти воспоминания о том, что происходило, когда армия активно занимается политикой, результатом чего явилось свержение солдатско-матросскими бандами Временного правительства. Поэтому на заседании ВУСО при обсуждении выборов в городские думы военнослужащие были лишены избирательных прав[362]

. Так действовал и Комуч.

Попытка создать армию по добровольческому принципу закончилась провалом, и было принято решение провести мобилизацию, в первую очередь молодых людей, не участвовавших в событиях 1917 г. Выступавший по этому вопросу 16 августа генерал Н. И. Звегинцев предложил объявить «частичную мобилизацию пяти призывных годов сразу же по изготовлении мобилизационных списков». Он считал, что в Архангельске мобилизацию можно объявить через неделю, в других районах о сроках мобилизации будет объявлено особо. Учитывая опыт мобилизации военного времени, докладчик потребовал «уничтожения отсрочек и изъятий от призыва по роду занятий», опасаясь «справедливого ропота населения»[363].