1917, или Дни отчаяния

– Нам туда. Крылья приладим, моторы проверим… Петр Николаевич пробные полеты сделает и передадим нашей доблестной армии два моноплана конструкции имени меня! Господа! За это предлагаю и выпить! У меня как раз завалялась фляга с божественным французским коньяком!

Серебряная фляга идет по кругу. Коньяк действительно хорош, пьется легко.

– Прямо пикник получается, – шутит Терещенко, поднимая флягу. – За нашу победу, господа! За нашу скорую победу над австрийской и немецкой военщиной!

– За будущую мощь нашей авиации! – подхватывает Дорик, делая глоток. – За наших отважных летунов!

– Для нас большая честь, – говорит поручик Вихлевщук, оглядываясь на товарища. – Большая честь знакомство с вами, господа! Мы с коллегой мечтаем стать авиаторами и пересесть с нашего Росинанта на аэроплан!

– Для начала хоть бы в небо подняться, – поддерживает его поручик Дубов. – Понять, что оно такое…

Нестеров улыбается.

– Федор Федорович! У нас тут двойки есть? Ребят покатать?

– «Фарман» есть, разведчик!

– Ну так никаких проблем, ребята. Прокатимся!

– Господин штабс-капитан! – хором кричат Вихлевщук с Дубовым.

Но Нестеров смотрит над их головами, на горизонт.

– Вот черт! – говорит он. – А ну-ка… Точно! Летит!

Теперь все, включая Терещенко смотрят на горизонт.

Небо чистое, голубое. Воздух пахнет августовским разнотравьем, на фоне которого легкий запашок авиационного бензина можно и не уловить, и если бы не отдаленные звуки артиллерийской канонады, доносящейся издалека, можно было бы легко забыть, что здесь война.

С австрийской стороны в сторону Жовквы летит самолет, Нестеров первым разглядел неприятеля.

– Вынюхивает, – цедит он с неприязнью. Улыбку с лица сдуло, словно ветром, он прищуривается. – «Альбатрос» это. Здоровая машина, тяжелая, груза много берет…

Нестеров прикладывает ладонь к глазам козырьком, заслоняясь от солнца.

– Летает, стервятник. Бомбить будет. Ну ничего… Сейчас мы его. Ребята! До самолета подбросите?

– Мухой! – козыряет Вихлевщук. – Буксирный отвяжу только! Заводи, Серега!

Мишель и Дорик глядят, как бронемобиль мчится через поле к взлетной полосе, как суетятся возле сараев фигурки аэродромной команды, и вот уже разбегается и взмывает в воздух легкий и быстрый «Моран» Нестерова.

Маленький и шустрый самолет карабкается вверх, туда, где кружит над Жовквой похожий на шмеля австрийский «Альбатрос». Через жужжание моторов доносятся сухие щелчки револьверных выстрелов, потом гулко лает карабин – участники воздушного боя обмениваются любезностями.

Братья стоят, задрав головы к небу, а противники над ними танцуют причудливый танец, выбирая удобную для нападения позицию.

– Он будет таранить! – возбужденно кричит Дорик. – Смотри, Миша! Смотри! Он рассказывал!

«Моран» Нестерова, летевший выше австрийца, начинает пикировать, чуть покачивая крыльями, словно атакующий голубя сокол. Он заходит против солнца, с хвоста, чтобы пилот «Альбатроса» не успел разглядеть маневр и увернуться. Миг, и силуэты самолетов сливаются в один.

– Есть! – Дорик даже подпрыгивает на месте от восторга. – Смотри!

И тут же замолкает.

Силуэты разделяются.

«Альбатрос» скользит на крыле, описывая круги, как раненая птица.

А вот «Моран»…

«Моран» разделился на несколько частей. Он падает с небес – мотор отдельно, фюзеляж со сломанными крыльями – отдельно.

И летит вниз тело, выпавшее из кабины – тело пилота.

Дорик и Михаил, спотыкаясь, бегут по лугу, не сводя глаз с падающего человека.

Когда тело бьется о землю, они замирают на миг, а потом мчатся к упавшему со всех ног. Со стороны аэродрома прыгает по ухабам бронемобиль, за ним пылит конная упряжка…

Дорик добегает до погибшего первым. Тело авиатора изломано, голова смята, лицо искажено до неузнаваемости. Дорик опускается на колени и плачет. Терещенко с ужасом смотрит на погибшего. Подбежавшие автомобилисты-поручики крестятся.

Михаил не в силах отвести взгляд от брызг крови на зеленой траве, над которыми кружат пчелы.