1917, или Дни отчаяния

«Штабс-капитан П. Н. Нестеров на днях, увидев в районе Жовквы, в Галиции, летящий над нашим расположением австрийский аэроплан, собиравшийся бросить бомбы, взлетел на воздух, атаковал неприятеля и протаранил неприятельский аппарат, предотвратив жертвы в наших войсках. Сам Нестеров при этом погиб смертью героя. По словам доставленных в Киев пленных австрийских офицеров, всей неприятельской армии хорошо известно имя Нестерова. Во время воздушных разведок русских авиаторов австрийцы всегда безошибочно определяли, каким аппаратом управлял Нестеров. Когда показывался аэроплан-птица, красиво и вольно паривший в воздухе, австрийцы указывали: – Das ist Nesteroff! Австрийцы боялись покойного, и все их усилия были направлены к прекращению его деятельности. За задержание отважного летчика была объявлена большая премия. Нестеров погиб в 27 лет. После Нестерова остались жена и двое детей – девочка, 5-ти лет, и мальчик, 3-х лет».

Титр: Нет такого подвига, которого бы не совершил русский солдат во имя царя и Отечества.

Тапер играет нечто торжественно-скорбное. Чуть дребезжат струны старого расстроенного пианино.

На экране плещутся волны. Из вод поднимаются мощные стальные борта. Смотрят в море крупнокалиберные орудия. Один из кораблей окутывается дымом – палят пушки. Вдалеке силуэты других судов.

Титр: Флот союзников взял под контроль акваторию Северного и Балтийского моря. Черноморский флот преследует одиночные немецкие корабли.

Снова волны. Черно-белые, свинцовые. Вот они начинают приобретать цвет.

Плещется о камень, поросший мхом, зелено-серая вода.

Январь 1915 года. Норвегия. Порт Христиания

Над гаванью густой, как взбитые белки, туман.

Терещенко стоит на пирсе возле маяка, глядя в сторону моря. Рядом с ним портовый чиновник в мундире. Погода нехолодная, но сырая и зябкая. Терещенко поднял воротник пальто, чиновник постоянно потирает руки.

– Он не войдет в порт, – говорит чиновник по-норвежски. – Слишком сильный туман. Сегодня не стоит его ждать, герр Терещенко. Бертон знает здешние воды, но никогда не станет рисковать кораблем.

– Третьи сутки… – отвечает Терещенко тоже на норвежском. – Нам нужно пару часов солнца.

– Поднимается ветер, – чиновник словно внюхивается в движение воздуха. – Если повезет…

Порыв ветра едва не уносит шляпу Михаила, но тот успевает ее подхватить.

Туман начинает рассеиваться. В небе появляется мутный косматый шар солнца.

– Смотрите, – чиновник указывает пальцем на выступившую из тумана серую тень. – Смотрите! Это она?

В гавань проскальзывает огромная тень, и, когда она проходит мимо маяка, отчетливо видно, что это «Иоланда», ведомая твердой рукой знатока здешних вод.

– Пойдемте, – говорит Михаил Иванович. Голос у него бесцветный, усталый, лишенный всяческих эмоций. – У нас еще много дел. Готовьте документы, а я привезу английского консула. Оформим передачу.

Они шагают по пирсу к большой земле.

– Вы ничего не хотите снять с яхты? – спрашивает чиновник несмело. – Все же…

– Ничего, – резко перебивает его Михаил. – Я ничего не хочу снимать. Пусть все останется как есть.

– Ну, что ж… – пожимает плечами чиновник. – Так и быстрее, и проще…

Январь 1915 года. Норвегия. Порт Христиания. Причальный пирс

Терещенко стоит у трапа, глядя, как к нему спускается капитан Бертон.

– Рад видеть вас, дружище, – приветствует его Михаил.

– И я рад видеть вас, сэр. Простите, что не мог прибыть раньше. «Иоланда» была блокирована в Трондхейме.

Мужчины жмут друг другу руки и после недолгого раздумья искренне обнимаются.

– Спасибо, Ларс! – говорит Терещенко негромко. – Спасибо. Как тебе удалось удрать?

– Сказал, что нужен срочный ремонт в доке, а в Трондхейме такого размера доков нет.

– И отпустили?