1917, или Дни отчаяния

– Я же норвежец, представитель нейтральной страны, а немцы относятся к нам, как к незадачливым родственникам – мол, чуть-чуть туповаты, но свои. Пришлось уверить коменданта, что я немедленно затону прямо у причальной стенки. Кто же захочет такой сюрприз у себя в порту? В общем, я сейчас должен обдирать днище от ракушек… Каким будет ваш приказ, господин Терещенко? Что я должен делать дальше?

– Пойдемте, Ларс…

Они отходят от трапа «Иоланды» на край пирса. Над входом в порт снова клубится стена тумана.

– Я принял решение передать «Иоланду» союзникам.

– Кому именно, сэр?

– Англичанам. Под плавучий госпиталь. Вы, капитан Бертон, вольны оставить судно…

Бертон вскидывается, словно от удара и недружелюбно смотрит на Михаила.

– Это война, – поясняет Терещенко. – Я не могу отправить вас на войну. Сами знаете, что немецкие подводные лодки делают с караванами. Кто бы мог подумать, что эти консервные банки окажутся таким мощным оружием…

– Надеюсь, – говорит Бертон, и голос у него чуть подрагивает, – вы не считаете меня трусом, господин Терещенко?

– Отнюдь. Наоборот, господин капитан. Я знаю, что вы отважный и преданный человек. Но вы гражданин Норвегии, а Норвегия в этой войне не участвует. Я не могу приказывать вам рисковать своей жизнью.

– Вы меня увольняете?

– Нет.

– Тогда я остаюсь на «Иоланде».

– Хорошо, Ларс.

– Думаю, что большая часть экипажа останется вместе со мной.

– Хорошо.

– Но на судне еще есть несколько человек вашей прислуги…

– Поговорите с ними, господин капитан. Я предложу в виде компенсации денежное пособие и помогу с работой на берегу.

– Слушаюсь, сэр.

Мишель закуривает, спохватывается и предлагает сигарету капитану. Тот тоже прикуривает и некоторое время мужчины молчат, глядя на воду.

– Завтра вы становитесь на переоборудование. Оформляете документы на передачу судна и поступаете под командование Адмиралтейства.

– Что делать с интерьерами? – спрашивает Бертон.

– Ничего не делать. Нашим раненым нужен госпиталь, капитан, исходите из этого. Все остальное не имеет значения.

– И как долго это продлится, господин Терещенко?

– Я не знаю, Ларс. На быструю победу надежд не осталось. Война будет долгой. Очень долгой. И мир после нее станет другим…

– Могу я повидать семью?

– Конечно. Вы свободны до конца работ на «Иоланде». И экипаж тоже. Сроки возвращения к командованию судном согласуете со своим новым начальством.

– Я был рад работать на вас, сэр! – говорит Бертон и подносит ладонь к козырьку своей капитанской фуражки.

– Я был рад иметь на своем судне такого капитана.

Туман окончательно заволакивает гавань.

– Могу я предложить вам выпить, Бертон, – спрашивает Терещенко, бросая окурок в воду.

– Конечно, сэр.

– И мне очень хочется напиться…

– Поддерживаю, сэр. Мне еще никогда не приходилось напиваться с работодателем.

– Все когда-нибудь случается впервые.

Февраль 1956 года. Архив КГБ СССР

Трещит мотор проектора. Музыки, обычной для немого фильма, нет – только неприятный раздражающий треск. Изображение проецируется на белую ткань экрана – это кадры старой хроники времен Первой Мировой, 1915 год.

Снежные поля с черными воронками от разрывов на них. Разрезы окопов. Снова прыгают по рытвинам коробочки бронемашин. По ним лупит из орудий замерший на рельсах бронепоезд. Бежит по полю неровная цепь бойцов. Пулеметный расчет за работой.

Титр: Несмотря на тяжелые погодные условия, русские войска ведут наступление на юго-западном направлении.

На экране солдаты в французской форме.

Союзники отважно сражаются с врагом на европейском театре военных действий.

Пейзаж сменяется на весенний.

На экране последствия газовой атаки на Ипре. Камера бесстрастно показывает искалеченные ипритом трупы, раненых…

Титр: Действуя с настоящей тевтонской жестокостью, Германия на Западном фронте применила против войск союзников отравляющий газ, что привело к гибели нескольких тысяч человек.

Кружатся в небе самолеты. Разбегается по полосе огромный по тем временам «Илья Муромец». Стоят возле биплана несколько человек в летных шлемах.

Снова кадры взлетающих самолетов. Воздушный бой. Падающая машина. На поле лежат обломки фюзеляжа с черным крестом на боку.

Титр: Авиация сил Антанты безраздельно владеет небом.

На экране панорама Киева.

Титр: Киев готовится к приему раненых.

Здание нынешней клиники «Охмадет». Чистые палаты с одинаковыми кроватями, застеленными белым бельем, со стоящими «парусом» подушками.

Терещенко во главе делегации двигается по проходу между рядами кроватей. В людях возле него безошибочно угадываются влиятельные чиновники.

Титр: На средства сахарозаводчика Михаила Терещенко в Киеве открыты два новых госпиталя.

Войска тоскливо бредут по непролазной грязи. Усталые лица. Потухшие глаза. Ноги в обмотках тонут в жидкой глине. Вязнут в жиже колеса обоза, пушечные обода.

Люди с неразличимыми серыми лицами стоят у полуразрушенного сарая.

Перед ними солдатский строй с ружьями. Сбоку стоит офицер. Он взмахивает рукой – и солдаты поднимают винтовки, направляя их на людей у сарая. Еще взмах руки – и из ружейных стволов вырываются облачка дыма. Люди у стены падают.