1917. Разложение армии

Поручиком Станкевичем [62] было заранее передано пехотным частям в окопах, что при приближении конницы всем выйти из окопов без винтовок, что и было выполнено. Станкевич тут же приказал офицерам пехоты немедленно же выделить «зачинщиков». На наше удивление – офицеры очень активно и строго по-военному стали выделять подобных. Тут же многие солдаты заискивающе докладывали своим офицерам, что они «никогда» не отказывались воевать и всегда были послушными солдатами. Наши казаки смотрят на все это, смеются и радуются тому, что все обошлось безболезненно, на что было потрачено так много уговаривающих их трескучих слов.

Всех выделенных солдат препроводили в Двинск и поместили в «интендантский городок». Это был небольшой квартал в городе, обнесенный толстой и высокой, сажени в три, кирпичной стеной с массивными решетчатыми железными воротами на восток. Всех задержанных было около девяти тысяч солдат. Наш полк остановился перед воротами, ожидая комиссара Станкевича…

Прибыл Станкевич. Увидев его, изолированные в городок солдаты подняли неимоверный шум, требуя освобождения…

Изолированные солдаты грубо и резко требовали его войти к ним и дать объяснение, – за что они арестованы?.. Станкевич приказал открыть ворота. Во двор с гудением вошел броневик. За ним шли Станкевич, наш командир полка и старшие офицеры. За ними самокатчики, вооруженные винтовками. Толпа сразу же замолкла, и Станкевич от имени Российского Временного правительства… потребовал от них подчинения своим офицерам для продолжения войны до победного конца в согласии с нашими союзниками. А пока они будут задержаны здесь «для опроса» и извлечения из их среды зачинщиков. Они не протестовали.

Войска уведены. От нашего полка приказано было нести внешнюю охрану их, силою в одну сотню, сменяясь ежедневно. Первой для охраны была назначена моя 2-я сотня…

Вначале все было тихо и спокойно. Но едва хвост колонны нашего полка скрылся в лесу, отстоявшем в трех-четырех верстах, как звериный рев многотысячной толпы обрушился на казаков…

Рев солдат, с площадной, «многоэтажной» бранью, с оскорбительными эпитетами по адресу казаков усиливался. Солдаты, с внутренней стороны взобравшись на стену, грозили спрыгнуть вниз и расправиться с казаками…

Мы чувствовали и понимали, что при их настырности они действительно могут нас «смять», и хотя комиссаром Станкевичем приказано было в случае необходимости открыть огонь по бунтовщикам, но я знал, что в настоящее неспокойное революционное время – это нелегко сделать. Да и послушаются ли казаки «открыть огонь по своим».

[…]

И только что успокоив свою резервную полусотню, как вижу – с дальнего от нас угла один полувзвод казаков, бросив свой пост, быстро бежит к нам без всякого строя. Со стен солдаты бросают в них кирпичи, камни и гулкое насмешливое улюлюкивание.

«Ну… конец!» – пронеслась страшная мысль в голове. […] – Зарядить винтовки и – за мной! – командую всем. Скорым шагом, с винтовками «на изготовку» идем-спешим к углу, к своему посту, чтобы успеть занять его своевременно. Дошли и заняли. На удивление – солдаты замолчали и спустились со стены к себе. Ночь прошла спокойно.

Елисеев Ф.И . С Корниловским конным. М.: АСТ, Астрель, 2003. С. 77–78.

№ 118. Из воспоминаний начальника штаба 11-й армии Юго-Западного фронта генерала-майора Б.В. Геруа [63] о посещении военным министром А.Ф. Керенским действующей армии (конец июня 1917 года)

Не помню точно, в какой день вскоре после победы [64] приехал Керенский объявить благодарность «революционным сознательным воинам» от имени «свободного русского народа и Временного правительства».

Было приказано собрать где-нибудь в районе позиций «депутации» от всех отличившихся полков…

Безоружные депутаты построились по полкам полукругом, лицом к автомобилю Керенского. Это уже не был строй прежнего времени. Стояли в печальном беспорядке, держались мешковато, смотрели мрачно и исподлобья.

Министр, стоя в автомобиле, произнес, вернее прокричал, свою речь…

Люди продолжали смотреть волками, ничем не обнаруживая ни интереса, ни тем менее подъема. Загадочный клубок защитного цвета!

Речь напоминала застольный тост и заключалась, как полагается, казенным «ура».

После этого Керенский удостоил благодарственным рукопожатием Эрдели [65] и меня, а первого (пошептавшись со своим начальником походной канцелярии) поздравил с производством в полные генералы.

Церемония кончилась. Министр вышел из автомобиля-трибуны и предложил солдатам доложить ему об их нуждах. Строй, и без того мало на него походивший, превратился в откровенную толпу. Керенского тесно обступила кучка солдат.

Один из них, смелый и развязный, немедленно приступил к изложению своих «триад». Они сводились к тому, что «мы-де свое дело сделали» и что пора части сменить и отвести в тыл.