1918 год

К вечеру мы вернулись «домой». В почти пустом здании – дворец невелик, но несколько десятков людей все-таки в нем теряются – застали порядком пониженное настроение. Не все ему поддались, но хмурых лиц было много. Смущала наша малочисленность. За весь день отряд почти совершенно не увеличился. Киев был полон офицерами. К нам не шел почти никто. Получалось ощущение барахтанья в пустоте. Громадный насторожившийся город, за ним огромная страна и мы, совсем маленькая кучка людей, которые пробуют повернуть ее судьбу. Накануне, говорят, хлеборобы, выбиравшие гетмана, устроили ему долгую и торжественную овацию, но во дворец они тоже не идут. Все мы… Правда, за нами «Heeresgruppe Eichhorn». По крайней мере, вчера было так, но, по слухам, немцы, видя, что население нам не сочувствует и никто не присоединяется к гетманцам, собираются нас всех арестовать и ликвидировать переворот. Будто бы с этой целью они не разоружают сечевых стрельцов, отведенных в луцкие казармы. Выпустят галицийских самостийников и умоют руки… Германское командование, мол, соблюдает в украинских делах полный нейтралитет.

Когда стемнело, мы собрались в тронном зале дворца. Зажгли все люстры и канделябры. Все-таки не так жутко, когда освещение как на придворном балу.

Кое-кто чистит оружие. Время от времени слышно, как перед главным подъездом останавливается грузовик и через несколько минут офицеры и юнкера проводят через зал арестованных министров и высших чиновников разогнанного правительства. Их помещают в большую, почти пустую комнату, рядом с залом. Обращаются очень корректно… У дверей в торжественных позах юнкера-часовые. Они горды своей миссией – хоть плохоньких, но все-таки министров охраняют»[211].

Белоколонный зал с красными диванами по стенам, море электрического света, шум автомобилей у входа, арестованные министры… Кто-то шутит:

– Господа, совсем точно Государственная дума в прошлом году.

Юнкер Павлович, поставив винтовку между ног и опершись на нее взлохмаченной головой, мрачно пускает:

– Дума-то дума, а вот завтра попадем мы на место этих министров…

В Лубнах так хорошо звучало восстановление гетманства, а здесь, оказывается, никто не хочет к нам идти».

Напряженное, тревожное настроение в ночь с 30 апреля на 1 мая, по-видимому, было и у караулов, занявших правительственные здания. По крайней мере, в министерстве земледелия ночью под окнами караульного помещения вдруг раздался выстрел, и пуля, разбив стекло, впилась в потолок. Караул, разобрав винтовки, выбежал на улицу. Оказалось, часовой увидел вооруженного солдата в форме сечевиков, идущего прямо на него, и с перепугу выпалил в окно. Стрельца арестовали. Выяснилось, что он идет с вокзала. Возвращался будто бы из отпуска.

От двенадцати до двух юнкер Павлович и я стояли часовыми, охраняя дворец со стороны парка. Ходили взад и вперед по аллее, вглядывались в темноту, прислушивались к шорохам. Потом юнкер признался мне, что каждую минуту ждал залпа из-за кустов. Сечевики, если им позволят, конечно, в первую очередь нападут на «москалей»-часовых. Наконец зашуршали мерные шаги со стороны дворца. Шел разводящий с очередными часовыми. Мы опять улеглись на малиновые диваны в тронном зале. Я проснулся от залпов под самыми окнами. Уже начинался рассвет, но электричество горело. Офицеры, юнкера, добровольцы, щелкая на ходу затворами, бежали вниз по лестнице. Послышался звон разбиваемых стекол. Мелькнула мысль: «Ну нет, это не оперетка…»

Варшавский гимназист Д. вцепился мне в руку.

– Господин поручик… не ходите туда… вас убьют… господин поручик.

– Молчать!

С отчаянной храбростью труса бежит вместе с остальными. Вестибюль, дверь. Что за черт… Не враги. Какие-то азиаты в черкесках. Лупят в воздух из винтовок и револьверов. Оказывается, черкесский куринь. И такие есть… Пришли нам помогать и приветствуют стрельбой. Объясняют:

– Мы за украинский царь Карападский. Кто Карападский слушать не будет – резать будем.

Передаю факты точно. В восемнадцатом году и не такие вещи случались, но все-таки мы не могли предполагать… Ведем новых союзников во дворец. Всем весело… Что такое… Разбитые стекла. На мраморных подоконниках кровь. Не хватает троих господ офицеров. Когда началась стрельба, от страха голыми руками разбили рамы и убежали в парк. Потом, понятно, в отряд не вернулись. Уверяли даже, что один прыгнул «мордой в стекло», но за это не ручаюсь.

Перед тем, как еще раз лечь спать, я вышел на берег Днепра. Солнце уже взошло. Тумана не было. Вода горела веселым розовым огнем. Виднелись деревянные стратегические мосты, построенные во время войны на случай отступления наших армий. Было тепло и тихо. Каштаны парка готовились развернуть морщинистые листья-тряпочки. И одна за другой полезли в голову жизнерадостные мысли. Пожалуй, и на самом деле начало нового исторического периода…