1918 год

Батюшка объявляет, что деревня сдается и просит ее не разрушать. Мы вообще ничего больше не собираемся предпринимать в Чевельче. И так хватит. У каждого дома белый флаг – простыни, платки, просто тряпки. Раненых и убитых нет. Шрапнель разбила несколько стекол. Гаубичные воронки все на выгонах и в огородах.

Несколько бомб попало в пруд.

Пока мы оставались в Чевельче, пришла депутация еще от одной деревни. Сдаются и просят не стрелять. Мы не имели понятия о том, что там тоже есть какая-то организация. В доказательство своей лояльности привели мою рыжую кобылу, брошенную повстанцами. Отдельно принесли седло, найденное на том болотистом лугу, по которому мы накануне стреляли. Пропал только из кобуры сафьяновый несессер, проделавший со мной почти два года войны. У лошади на передней ноге запекшаяся кровь. Чиркнула пуля, оттого она, должно быть, в самый опасный момент и остановилась.

Вечером отслужили панихиду по убитому козаку. Гроба еще не успели сделать. Тело лежало на носилках, убранных цветами и распускающимися ветками. Кругом поставили подсвечники. Офицеры и солдаты один за другим подходили, крестились и ставили свечи. На желтом, совсем еще детском лице убитого дрожали размытые тени. На настоящей войне смерть мало волнует. Привыкаешь. А тут все мы были взволнованы – и воевавшие и невоевавшие. Как-то сразу почувствовали, что эта первая жертва нас сблизила. Каждый ведь вчера рисковал тем же.

– Новопреставленному рабу Божию, на брани убиенному…

Вечную память пели все. Несколько человек помоложе вытирали слезы. Потом, когда вышли из церкви, никто громко не разговаривал. Была тихая, хорошая грусть.

Утром двадцатого выступили в обратный путь. Впереди конная сотня пела:

Так громче, музыка, играй победу,Мы победили и враг бежит…Итак за гетмана, за нашу веру…

Вообще возвращение было веселое. Понюхали пороху и, по крайней мере, перед немцами не оскандалились. Получившим первое боевое крещение особенно хотелось поскорее домой. Рассказывать, рассказывать… За двое суток столько переживаний.

Белый дощатый гроб везли в самом хвосте колонны. В Лубнах нас встретили толпы народу. Оказывается, рассказывали о нашей судьбе ужасные вещи. Отряд окружен, огромные потери, много убитых. Матери плакали. Германской комендатуре не давали покоя телефонные звонки. Всю эту панику развели двое учащихся, не выдержавших нервного напряжения и бежавших с поля сражения. Как всегда уклонившимся от боя казалось, что все погибло. Окружены, разбиты… Им вот удалось спастись, а об остальных ничего не знают.

Убитого мальчика-хуторянина провожал весь Куринь и множество публики. Было много гимназистов и гимназисток. За колесницей, полной венков, шел отец – пожилой, высокий крестьянин и горько плакавшая мать. На родителей было тяжело смотреть – хоронили единственного сына. За ними – генерал Литовцев, комендант и германские офицеры, участники боя, в походной парадной форме.

Когда гроб опускали в могилу, артиллерия дала троекратный залп, а в промежутки, между пушечными выстрелами, салютовали пешие сотни. Почести, положенные при погребении генералов, но мы решили отдать их первому солдату, павшему на поле брани в рядах Куриня.

Денисовская экспедиция показала, что наш отряд – вполне боеспособная часть. Пессимисты думали, что под пулями новички лягут и будут лежать, а то и просто разбегутся. Я, положим, был в числе оптимистов.

Вместе с тем совместное участие в бою внутренне сблизило Куринь с немцами. Повторилось то же самое, что было в дивизии Натиева. На германцев, и на офицеров, и на солдат, атака молодежи произвела большое впечатление. Наши тоже оценили по достоинству немецкую пехоту. Особенно те, которые сами видели, как навстречу густой цепи, наступавшей со стороны Чевельчи нам в тыл, молча пошло отделение с одним пулеметом.

Очень всем понравилось – и своим, и немцам, – как вел себя в бою атаман Куриня и его штаб. Впоследствии генерала Литовцева обвиняли в печати во многом – и в том числе в недостатке личного мужества во время Великой войны. Думаю, что это неверно. Литовцев во время атаки шел в своей генеральской шинели впереди цепи и, несомненно, рисковал жизнью не меньше, а больше других.

Тем не менее после первого боя состав отряда, хотя немного, но уменьшился. «Некоторые из крестьян, сыновья которых служили в Курине, испугались мести односельчан и велели хлопцам вернуться домой. Они не думали, что дело примет такой серьезный характер, и боялись дальнейшей борьбы. Интеллигентные же и полуинтеллигентные родители оказались устойчивее. Тревоги, даже отчаяния и слез во время экспедиции было много, но, когда молодежь вернулась невредимой, все успокоились и дело пошло по-старому».