1918 год

Я обернулся. Это наш разведчик Д. сказал вслух то, о чем другие конфузливо думали. Разъезд полевым галопом на больших интервалах уходил от села. В воздухе ныли дальние пули. Звук был не тот что на германском фронте. Я как-то не сразу сообразил, что пули русские. На пахоти поднимались пыльные облачка. Мы развернулись в лаву. Мне ротмистр приказал скакать на правый фланг в качестве замыкающего унтер-офицера. Благодаря шлыкам, яркому солнцу и обнаженным шашкам, лава казалась нарядной и немножко выдуманной – со времен запорожцев никто не носил таких шапок. Мы медленно шли рысью навстречу противнику. Дальние пули летели беспорядочно, но густо.

– Николай Алексеевич…

У прапорщика Мочерета растерянное лицо.

– Николай Алексеевич, что мне делать… У меня никакого оружия…

– У вас в руке шашка.

– Но огнестрельного…

– Прапорщик Мочерет. На свое место!

Ротмистр Гречка подает команду. Спешиваемся. Я думал, будем атаковать в конном строю. Коноводы отводят лошадей. Залегаем в цепь. Огня не открываем. Повстанцы тоже замолчали. Солнце греет затылки. Жаворонки поют. Довольно конных упражнений. Я опять артиллерист. Позицию выбрал заранее. Впрочем, стрелять можно отовсюду. Село хорошо видно. Перед входом в него мельницы. Где-то там лежит цепь противника, но ее не видно. Фронтовики хорошо приспособились к местности.

Мы выезжаем на позицию с шумом и с разговорами. Хватаются не за то, что надо. Неумело спешат. Подводы со снарядами отстали. Пришлось отпрячь передки. Вид для артиллерийского глаза конфузный. Рядом, шагах в двухстах, неторопливо, но быстро снимаются гаубицы обер-лейтенанта Артопеуса. Передки отъехали, и сразу почти желтое пламя, негромкий удар по ушам и шелест снаряда в воздухе. У мельниц-ветряков вырастает черный куст. Ну вот, наконец, и мы готовы. Порядка с непривычки мало, но отстали не очень. Овсиевский поручил стрелять мне.

– По пехоте у мельниц, прямой наводкой, по отражателю О, угломер тридцать – ноль, двадцать… Стой-й!

– Слава!.. Слава!.. Слава!..

Наша атакующая цепь. Проходят близко от батареи. Надо подождать. Впереди генерал Литовцев с наганом в руке и ротмистр Белецкий.

– Слава!.. Слава!.. Слава!..

В промежутках между выстрелами гаубиц рев молодых голосов. Пули поднимают фонтанчики. Никакого внимания, идут как во дворе гимназии.

– Не вырываться… не вырываться!

Командиры сотен, поворачиваясь к цепи, сдерживают. Сзади поддержки.

Тащут по озимям пулеметы. Все как следует.

Слава!.. слава!.. слава!..

Двести сажен есть. Можно начинать.

– Двадцать, трубка двадцать… Орудиями, правое… Огонь!

Лязгнул затвор. Прапорщик Мочерет, исполняющий обязанности фейерверкера, поднял руку. Наводчик смотрит на меня.

– Ребята, зажмите уши! – команда неуставная, но они впервые.

– Первое!

Гулкий удар по ушам. Первая шрапнель. Белый клубок над полем. Слишком близко от своих. Надо увеличить.

– Тридцать, трубка тридцать! Взводом, огонь!

Пошло на лад. Уже не суетятся. Беглый огонь! Беглый огонь! Я прочищаю… не видно, но они должны быть там, на окраине деревни. Больше негде. Над нашими головами густо летят пули. Бризантные бомбы Артопеуса рвутся около мельниц. Наша граната попала в крышу ветряка. Фонтаном взвились дранки.

– Здорово…

Пехота подходит к деревне. Увеличиваю прицел еще на десять делений. Шрапнель рвется над хатами.

– Пустяки!

– Никак нет, смотрите, германцы…

Да, германские пулеметчики занимают бугор в направлении на село Чевельчу. Оттуда контратака повстанцев. Пока далеко. Не стреляют. Ну, ничего, отобьемся. Германская пехота наготове. Все-таки переплет не из приятных… Еще несколько очередей. Больше стрелять нельзя. Наши вошли в Денисовку.

– Лошадь!

Еду вперед узнать, что там делается и куда двигать пушки. Вот и мельницы. Убитых не видно. В пыли бьется раненая лошадь. Стрельбы не слышно. Широкая улица. Бабы пугливо выглядывают из окон. Снарядная воронка. Наша цель поперек улицы. Наготове пулеметы. Я рысью еду дальше. Зачем? Сам хорошенько не подумал. Просто, когда тебе двадцать три года, верхом, с шашкой в руке, в бою очень трудно остановиться. Никто меня вовремя не одернул.

Впереди двое без винтовок в серых шинелях. Шпоры кобыле. Пошла галопом. Рубить я не собирался. Хотел захватить. Серые шинели бегом в боковую улицу. Расстояние быстро сокращается. Я вижу только убегающих врагов. Все остальное не существует. Площадь, церковь, какие-то люди шарахнулись в сторону. Прыгают через плетни.

Вз-вз… вз…

Меня расстреливают со всех сторон. С крыльца матрос в белой рубахе садит из револьвера. Дымки, пули мимо ушей. Сначала растерялись. Думали, за мной конница. Успел повернуть кобылу. Не хочет идти. Чует лошадей. Изо всех сил обухом шашки по плечу. Я доживаю последние секунды. Ясно. Винтовки из-за плетней. Только бы проскочить на улицу. Наперерез мужик с вилами. Руки заняты. Браунинг в левом кармане и еще чехол… Шашкой готовлюсь отвести удар. Кобыла сама шарахнулась в сторону. Я еще жив. Из двора двое. Винтовки со штыками. Шагов двадцать расстояние. Кобыла уперлась в плетень. Ни шагу больше. Мозг повторяет училищную команду:

– С переносом ноги через шею…