1918 год

Танцевальный зал выглядел непривычно. За киосками, очень хорошо сделанными под руководством матери кадета Мосолова, «дамы общества». Много помещиц, приехавших с дочерьми из ближайших сел, весь уездный «свет» – надо сказать, довольно элегантный и очень хорошо одетый. В Лубнах, наряду с типичными провинциалами, жило, особенно в то время, немало людей настоящего общества. Во всяком случае, этого старинного украинского города по всему его облику нельзя сравнить, например, с Серпуховым – единственным великорусским уездным городом, который я довольно хорошо знаю. Мосолова, Волконская, Милорадович, Штакельберг – эти напоминали о временах, когда лубенская жительница, семнадцатилетняя жена генерала Керна, уговаривала императора Александра I приехать взглянуть на ее любимый город. Но вперемежку с ними – парадные свитки бородатых хлеборобов, отцов наших козаков. Крестьяне, надо сказать, очень хорошо держали себя на вечере. Осторожно пожимали хрупкие руки барынь. Чокались с офицерами, выпивали солидно и в меру. Сыновья их, те, что побойчее, даже прикладывались к ручкам и вальсировали с барышнями, стараясь не отдавить ног тяжелыми сапогами. Остальные стояли по стенам и, видимо, с большим интересом наблюдали, как все это у господ делается.

Довольно много было девушек в украинских костюмах с лентами и цветами – гимназисток и сельских учительниц. Сестры наших козаков-селян прийти все-таки не решились.

Германские офицеры явились почти все. В парадных походных мундирах, многие с железными крестами, отлично выправленные, сдержанные, они были очень эффектны. Отдельным выводком в нескольких экипажах приехала драгунская молодежь. Потом появились и старшие. Лейтенанты ухаживали за гимназистками. Все шло по-хорошему. Только с языком трудно было – средне-школьных познаний не хватало. Впрочем, девочки, храбро перевирая спряжения и склонения, все-таки кое-как сговаривались. Учительницам с монистами и лентами приходилось тяжелее – вокруг них особенно толпились серые мундиры, а разговаривать приходилось через переводчика. Как всегда на русско-иностранных вечерах большим успехом пользовалась водка, и, конечно, несмотря на наши уговоры, германцы пили ее без закуски.

После полуночи ко мне подошел один из моих телефонистов, гимназист седьмого класса и немножко смущенно попросил ему помочь. Какой-то лейтенант его обнимает, что-то от него хочет, твердит – Herr Kamerad… а в чем дело – непонятно. Вроде того, что пьян. У меня мелькнула в памяти фамилия графа Эйленбурга. Подошел к корнету и очень сухо спросил, что ему угодно.

– Господин обер-лейтенант, прикажите господину товарищу меня спрятать…

Мне сразу стало смешно. Бедняга офицер, почти ровесник гимназиста, опять его обнял. Не мог стоять на ногах.

– Господин обер-лейтенант… я вас умоляю, прикажите меня спрятать… я выпил… водка ужасна… начальство может увидеть…

У него на самом деле были умоляющие глаза. Повели наверх по задней лестнице. Гимназист предложил уложить в шинельной. До утра туда никто не придет. Отоспится. Уложили на ворох пальто. Расстегнули мундир. Корнет все время повторял:

– Спасибо, господин обер-лейтенант, спасибо, господин товарищ…

На прощание еще попросил запереть дверь на ключ. Ему все время чудился полковник. Ключ я положил себе в карман, а с гимназиста взял слово, что он мне напомнит о запертом немце. Всякое бывает. Гетманская водка с трезубцем Владимира Святого действует не только на германцев. Все, впрочем, обошлось благополучно. Когда полковник собрался уезжать, я самолично освободил заключенного. Он сначала не мог понять, как, что и почему, но сознание быстро вернулось. Был очень бледен. На ногах уже держался вполне твердо.