1937 год: Н. С. Хрущев и московская парторганизаци

Особо Богомолов выделил свое отношение к партии: «Самым дорогим и святым для меня всегда было, есть и будет – это отношение к линии и политике партии, это борьба за чистоту рядов партии, за линию партии и ее Центрального комитета, борьба против всех врагов партии и народа. […] Все, с кем работал я рядом и работаю, могут сказать о моей активной борьбе за линию и решения партии, о моей активной борьбе со всеми врагами – углановцами, рыковцами, троцкистами. Товарищ Сталин. Я нахожусь на ответственном участке работы в московской организации. Партия, Центральный комитет могут мне верить до конца. Никаких “задов” у меня не было и нет. У меня возникла потребность и необходимость все это подробно изложить Вам в связи с разоблачением врага народа Гамарника, имеющего ко мне лишь формально-родственное отношение и ничуть не больше. Куда бы меня партия не послала, я был и останусь ей верным до конца. За это говорит вся моя жизнь в партии, вся моя преданность партии, вся моя борьба в рядах партии со всеми врагами партии и народа»[532]. Письмо каких-либо помет Сталина при прочтении не содержит, однако влияние на областную конференцию оно оказало.

Эта конференция проходила на фоне нового политического процесса «военно-фашистского заговора» М.Н. Тухачевского. Как и в случае с городской, в день открытия областной партийной конференции – 5 июня – «Правда» поместила передовицу «Беспощадно громить и корчевать троцкистско-правых шпионов». Как и передовица от 23 мая 1937 г., эта статья содержала ряд программных заявлений, которые были даже специально выделены: «Карающий меч пролетарской диктатуры не притупился и не заржавел. Он опустится на головы тех, кто хочет разодрать на клочки нашу прекрасную родину и отдать ее под ярмо германо-японского фашизма. Врагов народа – троцкистско-правую сволочь – мы будем беспощадно громить и корчевать!» [533]

Это настроение чутко уловил Хрущев. Уже во вступительной речи 5 июня Никита Сергеевич, признав факт избрания в состав городского комитета «врага народа» Я.Б. Гамарника, заявил: «Но пусть знают враги, что как бы глубоко они ни сидели в своих норах, мы разоблачим и уничтожим их, сотрем врагов всех до последнего в порошок и развеем их пыль по ветру, чтобы и следа не осталось от этих проклятых изменников и предателей нашей социалистической родины»[534]

. Прочитанный на следующий день Хрущевым отчетный доклад не содержал каких-либо принципиально отличных от доклада городской конференции тезисов[535].

После «прокола» на городской конференции – избрания Я.Б. Гамарника в члены пленума МГК ВКП(б) – Хрущев еще пристальнее стал относиться к проверке выдвигаемых кандидатур. В связи с развернувшимися арестами нервничали и кандидаты.

Незадолго до начала областной партконференции Никите Сергеевичу пожаловался секретарь Раменского райкома Георгий Ростиславович Брандт на нездоровую атмосферу вокруг его происхождения. Являясь однофамильцем полковника А.Ф. Брандта, который в 1917 г. выступил против советских органов власти в Калуге, его постоянно обвиняли в родстве с белогвардейцем. По словам Хрущева, Брандт даже подумывал о самоубийстве. После самоубийства В.Я. Фурера это не лучшим образом могло сказаться на репутации московского партийного руководства и лично первого секретаря МК ВКП(б). Но Никита Сергеевич решил подстраховаться и поговорить со Сталиным. Тот, ознакомившись с ситуацией и получив от Хрущева положительную характеристику на Брандта, посоветовал поддержать этого работника. Серьезно относясь к угрозе самоубийства, Сталин даже рекомендовал сообщить Брандту об этой встрече[536]

. Возможно, внимательность и чуткость Сталина в этом случае объяснялась нежеланием скандала в столичной парторганизации. Например, самоубийство второго секретаря Свердловского обкома К.Ф. Пшеницына 23 мая 1937 г.[537], накануне областной конференции, явно замедлило ее ход. Как бы то ни было, на московской конференции Брандт был избран кандидатом в члены пленума МК ВКП(б)[538]. В дальнейшем Брандта назначили заведующим московским областным зерновым управлением (МОЗУ) и должность эту он занимал вплоть до марта 1938 г., когда был переведен на другую работу.