1937 год: Н. С. Хрущев и московская парторганизаци

Назначение Н.И. Ежова в 1936 г. на должность наркома внутренних дел СССР не вызвало у Хрущева каких-либо отрицательных эмоций. Если с Ягодой он не был близко знаком, то Ежова знал очень хорошо еще со времен руководства партячейкой Промакадемии. «Это был замечательный пролетарий», «он производил на меня хорошее впечатление, был внимательным человеком» – так оценивал Хрущев много лет спустя человека, проводившего репрессии 1937–1938 гг.[555] Дополнительным неофициальным звеном, связывающим Московский комитет и НКВД, стал секретариат ЦК ВКП(б). Здесь референтом Н.И. Ежова работала Серафима Александровна Рыжова

[556] – жена председателя Кировского райисполкома Михаила Ивановича Рыжова.

Оставаясь секретарем ЦК, Ежов сумел добиться направления в НКВД группы партийцев для обновления кадровой структуры. Московская парторганизация, среди прочих, также оказала эту помощь. Среди членов ВКП(б), переведенных в январе 1937 г. на работу в НКВД, были как секретари парткомов (Агекян М.Е. -завод отопительных приборов им. Войкова Октябрьского района, Михайлов П.А. – Сокольнический вагоноремонтный завод, Боечин А.Ф. – Сталиногорский химический комбинат им. Сталина), так и партруководители районного звена (Пронин И.Ф. – заместитель секретаря Рузского райкома, Глазков М.Ф. – инструктор Ленинградского райкома МГК, Булан К.Г. – заместитель заведующего отдела парткадров Фрунзенского райкома МГК, Кобызев Г.М. -заведующий отделом парткадров Сокольнического райкома МГК)[557]

. После ускоренной подготовки одни из них были оставлены в центральном аппарате, а другие – отправлены на работу в региональные управления НКВД.

После февральско-мартовского пленума 1937 г. Ежов провел перестройку парторганизаций НКВД. Часть их была выведена из подчинения горкомов и райкомов ВКП(б). Так произошло с первичными партийными организациями пограничной и внутренней охраны НКВД. Решением Оргбюро от 25 марта 1937 г. все они оказались в подчинении соответствующих политорганов пограничной и внутренней охраны[558].

Напротив, единая парторганизация НКВД СССР решением Оргбюро от 5 апреля 1937 г. была разделена. Вновь образованные парторганизации стали подчиняться Московскому городскому и районным (по месту нахождения) комитетам. Так, Главное управление государственной безопасности (ГУГБ) вместе с выделенными в самостоятельные партийные единицы 1-м (охрана руководителей партии и правительства) и 2-м (оперативный) отделами отошло к МГК. Под руководством Дзержинского райкома оказались парторганизации управления НКВД по Московской области, административно-хозяйственное управление (АХУ) НКВД (хозяйственный, санитарный и санитарно-курортный, инженерно-строительный и ремонтно-строительный отделы, комендатура), 1-й гараж НКВД, отдел связи НКВД, финотдел НКВД, Главное управление рабоче-крестьянской милиции, Главное управление лагерей (ГУЛАГ), Главное управление пограничной охраны. Другим райкомам подчинились: Ленинскому райкому – Главное управление шоссейных дорог, Главное управление государственной съемки и картографии и отдел актов гражданского состояния; Советскому райкому – 2-й гараж НКВД; Октябрьскому райкому – Бутырская тюрьма. Все руководящие партийные организации – и Московский городской комитет, и райкомы, – имели право окончательно утверждать решения о приеме и исключении из партии сотрудников НКВД[559]. Такая реорганизация не могла произойти без ведома и одобрения Сталина. А последнее мероприятие говорит о желании вождя иметь дополнительный механизм непрямого партийного воздействия на центральный аппарат НКВД, которым, в случае надобности, можно было воспользоваться.

Мартовские активы 1937 г. запустили процесс массовой смены руководства всех уровней и рангов. Полученные в ходе них сведения о нарушениях, махинациях, связях в дальнейшем стали основой для широких репрессий. Простые обвинения руководящих работников в моральном разложении (грубость, пьянство и т. д.) ничего не давали. Как высказался Сталин на одном из закрытых совещаний того времени, «сама по себе, взятая в отдельности, морально-бытовая сторона нас мало интересует. Она играет тогда только роль, когда это разложение сочетается с политическими преступлениями»[560]

. Если ко всему тому добавлялись факты о плохой работе руководимых ими организаций, это уже позволяло сотрудникам НКВД выстраивать произвольную цепочку обвинений. Их диапазон, в зависимости от навыков следователей, текущих директив, круга общения задержанных, мог колебаться – от вредительства до шпионажа.

Анонимные и личные заявления от членов партии, поданные в парторганизацию, также служили материалом для НКВД в их поисках компрометирующей информации на того или иного человека. Историкам еще предстоит подробнее разобраться в воздействии этих заявлений на содержательную часть показаний арестованных.