1941, Великая Отечественная катастрофа: Итоги дискуссии

В субботний вечер 21 июня бойцы и командиры 4-й армии наконец-то получили возможность отдохнуть после напряженной работы в течение недели. Все надеялись, что хоть в это воскресенье не будет учебных тревог. Некоторые командиры и политработник из числа командования 4-й армии решили воспользоваться приездом артистов московской эстрады в Брест и посетить театр. Отправились в Дом Красной Армии в Кобрине на представление артистов Белорусского театра оперетты и командующий армией генерал Коробков с начальником штаба полковником Сандаловым. Если согласиться с версией

М. Солонина, все это было сделано, чтобы усыпить бдительность немцев и усилить эффект планируемой на 22 июня советской провокации.

Но насладиться мастерством артистов Коробкову и Сандалову не удалось: около 23 часов их вызвал к телефону начальник штаба округа. Особых распоряжений не последовало, а о том, что нужно быть наготове, они и так знали. На всякий случай Коробков вызвал в штаб ответственных работников армейского управления.

О том, что нападение произойдет в ближайшие часы, стало ясно к полуночи на 22 июня. В час ночи 22 июня западнее Волчина через Буг переплыл немецкий солдат, который заявил, что в 4 часа Германия нападет на СССР. Начальник заставы объявил боевую тревогу и немедленно доложил о перебежчике коменданту участка, а через него — командиру погранотряда. Последний о перебежчике и его заявлении сообщил в Белосток, в штаб погранвойск Белоруссии, и отдал приказ всем заставам — держать под ружьем до 75% личного состава. В штаб 4-й армии эти данные не попали из-за нарушения связи. Но еще раньше, 21 июня в 21.00, госграницу в районе города Сокаль Львовской области УССР перешел еще один немецкий солдат, бежавший из германской армии, Лисков Альфред. Примерно в 1 час ночи 22 июня солдат, доставленный в город Владимир-Волынский, показал, что 22 июня на рассвете немцы должны перейти границу. Об этом немедленно было доложено ответственному дежурному штаба пограничных войск и по телефону — командующему 5-й армией генерал-майору Потапову, который к этому сообщению отнесся подозрительно. Было приказано усилить охрану госграницы, выставив специально слухачей к реке Буг. На повторном допросе А. Лисков назвал себя коммунистом и заявил, что прибыл предупредить о нападении по личной инициативе. В это время на участке первой комендатуры немцы открыли артиллерийский огонь. Связь с комендатурой была нарушена.

Показания упомянутых выше обоих перебежчиков могли дойти до Москвы не ранее 2—3 часов ночи 22 июня. Однако, судя по воспоминаниям маршала Жукова, в полосе КОВО был еще один перебежчик — фельдфебель, который, видимо, перешел границу намного раньше первых двух. Но о нем пока ничего больше узнать не удалось. Он тоже утверждал, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня. Об этом было доложено Тимошенко и Сталину.

Г. К. Жуков вспоминал:

«Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность [выделено мною. — Л. Л.].

Тем временем в кабинет И.В. Сталина вошли члены Политбюро. Сталин коротко проинформировал их.

— Что будем делать? — спросил И.В. Сталин.

Ответа не последовало.

— Надо немедленно дать директиву войскам о приведении всех войск приграничных округов в полную боевую готовность [выделено мною. — Л. Л.], — сказал нарком.

— Читайте! — сказал И.В. Сталин.

Я прочитал проект директивы. И.В. Сталин заметил:

— Такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений.