1984

Он неторопливо поднялся и пошел к ним, беззвучно ступая по толстому ковру. После того как хозяин закончил говорить на новослове, строгости в нем немного убавилось, но вид оставался мрачным, словно его оторвали от важного дела. Уинстон вдобавок к ужасу испытывал и обычное смущение: он понял, что вполне мог глупейшим образом ошибиться. С чего он вообще взял, что О’Брайен политический заговорщик? Из доказательств у него лишь перехваченный взгляд и двусмысленное замечание, остальное же домыслы, вызванные сном. Слишком поздно притворяться, что он пришел за «Словником новослова», ведь как тогда объяснить присутствие Джулии? Проходя мимо телеэкрана, О’Брайен задумчиво остановился, протянул руку и нажал на выключатель. Раздался резкий щелчок, голос умолк.

Джулия ойкнула, не в силах скрыть удивления. Несмотря на приступ паники, Уинстон тоже не смог удержать язык за зубами.

– Вы можете его отключить!

– Могу, – кивнул О’Брайен, – есть у нас такая привилегия.

Теперь он стоял напротив Уинстона с Джулией. Его массивное тело возвышалось над ними, выражение лица оставалось непонятным. Он явно ждал, когда Уинстон заговорит, но о чем говорить? Даже сейчас шансы были велики, что он просто занятой человек, который сердито недоумевает, зачем его оторвали от важного дела. Все молчали. После выключения телеэкрана в комнате повисла мертвая тишина. Тянулись тягостные секунды. Уинстон с трудом выдерживал тяжелый взгляд О’Брайена. Внезапно мрачное лицо смягчилось, выдав намек на улыбку, и О’Брайен поправил очки привычным жестом.

– Мне сказать или вы сами?.. – спросил он.

– Я сам, – с готовностью подхватил Уинстон. – Вы его действительно выключили?

– Да, все отключено. Мы одни.

– Мы пришли сюда, чтобы… – Он помедлил, осознав неясность своих мотивов. Не имея представления, какой именно помощи ждать от О’Брайена, Уинстон не мог словами выразить, зачем пришел. И все же продолжил, хотя и понимал, насколько неубедительно и напыщенно это звучит: – Мы считаем, что существует некий заговор, некая тайная организация, действующая против Партии, и вы в ней состоите. Мы хотим в нее вступить. Мы враги Партии. Мы не верим в принципы ангсоца. Мы помыслокриминалы и прелюбодеи. Я рассказываю вам это потому, что мы предаем себя в ваши руки. Если вам угодно, чтобы мы изобличили себя еще в чем-то, то мы готовы.

Уинстон умолк и глянул через плечо, почувствовав, что дверь открылась. Как и следовало ожидать, желтолицый слуга вошел без стука. Он держал в руках поднос с графином и бокалами.

– Мартин один из нас, – бесстрастно выговорил О’Брайен. – Неси напитки сюда, Мартин. Поставь на круглый столик. Нам хватает стульев? Тогда давайте присядем и спокойно поговорим. Себе тоже возьми стул, Мартин. Это по делу, так что пока можешь не притворяться слугой.

Коротышка расположился вольготно и в то же время подобострастно, с видом лакея, которому дарована привилегия. Уинстон наблюдал за ним краем глаза. Его поразил человек, всю жизнь играющий роль и страшащийся скинуть привычную маску даже на миг. О’Брайен взял графин за горлышко и наполнил бокалы темно-красной жидкостью. В Уинстоне всколыхнулись смутные воспоминания: то ли на стене, то ли на рекламном щите он когда-то видел сделанную из электрических лампочек огромную бутылку, и огоньки двигались верх-вниз, словно переливая ее содержимое в бокал. Если смотреть сверху, то жидкость казалась почти черной, однако в графине выглядела рубиновой. Запах был кисло-сладкий. Джулия подняла бокал и с любопытством понюхала.

– Это называется вино, – сообщил О’Брайен с легкой улыбкой. – Несомненно, вы читали о нем в книгах. Боюсь, до Масс Партии оно почти не доходит. – Он снова посерьезнел и поднял бокал. – Полагаю, нам следует начать с того, чтобы выпить за здоровье нашего вождя. За Эммануэля Гольдштейна!

Уинстон поднял бокал с готовностью. О вине он читал и давно мечтал попробовать. Как и стеклянное пресс-папье или полузабытые стихи Чаррингтона, оно принадлежало исчезнувшему, романтическому прошлому, старым добрым временам. Почему-то он всегда думал, что на вкус вино должно быть сладким, как смородиновый джем, и сразу кружить голову. Увы, проглотив залпом свою порцию, Уинстон ощутил лишь разочарование. После стольких лет употребления джина он не смог оценить вкус вина.

– Значит, Гольдштейн на самом деле существует? – спросил он, поставив бокал на стол.

– Да, такой человек есть. Только мне неизвестно, где он.

– А заговор… я имею в виду подпольную организацию… тоже есть? Разве ее не придумала полиция помыслов?

– Нет, не придумала. Мы называем ее Братство. Вам не суждено узнать о Братстве ничего, кроме того, что оно существует и вы в нем состоите. К этому я еще вернусь. – Он посмотрел на наручные часы. – Для Масс Партии неразумно выключать телеэкран больше чем на полчаса. Вы, товарищ, – он поклонился Джулии, – уйдете первой. У нас остается около двадцати минут. Как вы сами понимаете, для начала я должен задать ряд вопросов. В общем и целом, на что вы готовы пойти?

– На все, что в наших силах, – заявил Уинстон.