1984

О’Брайен слегка повернулся, чтобы лучше видеть лицо Уинстона. На Джулию он почти не обращал внимания, считая само собой разумеющимся, что Уинстон говорит за обоих. На миг он прикрыл веки и начал задавать вопросы низким, бесстрастным голосом, словно это была обычная рутина, своего рода катехизис, и бо́льшую часть ответов он знал заранее.

– Вы готовы отдать свою жизнь?

– Да.

– Вы готовы убивать?

– Да.

– Совершать диверсии, которые могут погубить сотни невинных людей?

– Да.

– Предать свою страну и сотрудничать с иностранными государствами ей в ущерб?

– Да.

– Вы готовы прибегнуть к обману, лжи, шантажу, вы готовы развращать неокрепшие детские умы, распространять наркотики, поощрять проституцию, распространять венерические заболевания, то есть все то, что деморализует и ослабит Партию?

– Да.

– Если, к примеру, в интересах нашего общего дела нужно будет плеснуть серной кислотой в лицо ребенку, вы на это готовы?

– Да.

– Вы готовы лишиться своего подлинного имени и прожить остаток жизни официантом или портовым грузчиком?

– Да.

– Вы готовы покончить с собой, если и когда вам прикажут?

– Да.

– Вы готовы расстаться и больше никогда не видеть друг друга?

– Нет! – не выдержала Джулия.

Уинстон мучительно долго молчал, прежде чем ответить. Казалось, он лишился дара речи. Язык беспомощно ворочался у него во рту, снова и снова пытаясь выговорить один-единственный слог то одного, то другого слова. До последнего он и сам не знал, что ответит.

– Нет, – наконец выдавил он.

– Хорошо, что признались, – похвалил О’Брайен. – Нам необходимо знать о вас все.

Он повернулся к Джулии и добавил чуть менее бесстрастным голосом:

– Вы понимаете, что даже если он выживет, то станет совсем другим человеком? Вероятно, нам понадобится дать ему новое имя. Лицо, манера двигаться, форма рук, цвет волос, даже голос могут измениться. Вы сами тоже станете другой. Наши хирурги способны изменять людей до неузнаваемости. Иногда это бывает необходимо. Иногда мы даже прибегаем к ампутации конечностей.

Уинстон невольно бросил взгляд на монголоидное лицо Мартина. Шрамов вроде бы не видно. Джулия побледнела так, что на лице проступили веснушки, но продолжала отважно смотреть на О’Брайена и даже пробормотала что-то в знак согласия.

– Значит, договорились!

На столе стояла серебряная шкатулка с папиросами. О’Брайен с рассеянным видом подвинул ее гостям, взял себе одну папиросу, поднялся и начал медленно расхаживать взад-вперед, словно на ходу ему лучше думалось. Папиросы были очень хорошие, толстые и плотно набитые, в непривычно шелковистой бумаге. О’Брайен снова бросил взгляд на наручные часы.

– Мартин, тебе лучше вернуться на кухню, – заметил он. – Я включу телеэкран через четверть часа. Посмотри хорошенько на лица этих товарищей и запомни. Тебе предстоит увидеть их не раз, а мне, может, и нет.

Точно так же, как и у входной двери, коротышка смерил Уинстона с Джулией взглядом. В его манере поведения не было и тени любезности. Он запоминал их внешность, не испытывая к ним ни малейшего интереса. Уинстону пришло в голову, что после пластической операции лицо Мартина, похоже, просто не способно менять выражение. Не сказав ни слова, тот вышел и неслышно прикрыл за собой дверь. О’Брайен продолжал ходить взад-вперед, сунув одну руку в карман черного комбинезона, а в другой держа папиросу.

– Понимаете, – проговорил он, – вам придется сражаться в потемках, причем всегда. Вы будете получать приказы и исполнять их, даже не зная зачем. Позже я пришлю вам книгу, из которой вы узнаете истинную природу общества, в котором мы живем, и стратегию его уничтожения. Когда прочтете книгу, станете полноправными членами Братства. Кроме общих целей, за которые мы сражаемся, и своих непосредственных задач вы не будете знать ничего. Я говорю вам, что Братство существует, но не могу сказать, насчитывает оно сотни участников или десять миллионов. По своему личному опыту вы даже не сможете сказать, насчитывает ли оно хотя бы дюжину человек. У вас будет три-четыре контакта, они станут обновляться по мере исчезновения. Поскольку этот контакт для вас первый, он сохранится. Отдавать приказы вам буду я. Если понадобится с вами связаться, то привлеку Мартина. Когда вас в конце концов поймают, вы сознаетесь. Это неизбежно. Однако признаваться вам почти не в чем, кроме ваших собственных поступков. Вы сможете предать лишь горстку не особо важных людей. Вероятно, вам даже меня предать не удастся: к тому времени я сгину или стану другим человеком с другим лицом.