1984. Дни в Бирме

Все снова сердечно зааплодировали и осушили бокалы до дна. Только животным, во все глаза смотревшим в окно, стало казаться, что происходит нечто странное. Отчего свиные морды неуловимо изменились? Кашка переводила мутный взгляд с одной морды на другую: у кого было пять подбородков, у кого — четыре, у кого — три. Но отчего же морды стали такими расплывчатыми? Потом аплодисменты стихли, и все снова взялись за карты — продолжать прерванную игру, а животные тихонько поплелись восвояси.

Но сделав шагов двадцать, они остановились как вкопанные — из дома раздался шум голосов. Животные бросились назад и снова приникли к окну. Да, там вовсю ругались: кричали, стучали по столу, испепеляли взглядами, яростно оправдывались. Ссора возникла из-за того, что Наполеон и мистер Пилкингтон оба пошли с тузов пик.

Ругались на двенадцать голосов, неразличимых между собой. И тут до животных дошло, что не так со свиными мордами. Стоя за окном, они переводили взгляды со свиней на людей, с людей на свиней и опять со свиней на людей, но уже не могли понять, кто есть кто.

Ноябрь 1943 — февраль 1944

Дни в Бирме

В глубине лесов,

Под сению дерев меланхоличных[20].

Уильям Шекспир.Как вам это понравится

1

Ю По Кьин, окружной судья Чаутады, в Верхней Бирме[21]

, сидел у себя на веранде. Было только полдевятого, но воздух, по-апрельски душный, уже грозил долгим дневным зноем. Редкие вздохи ветерка, относительно прохладного, покачивали недавно политые орхидеи, свисавшие с карниза. Сквозь орхидеи виднелся пыльный изогнутый ствол пальмы, а за ним — сияющее ультрамариновое небо. В самом зените, так высоко, что больно было смотреть, кружили, раскинув крылья, стервятники.

Ю По Кьин не мигая, точно керамический истукан, янтарно-карими глазами смотрел на палящее солнце. Непокрытая голова его была бритой, крупное лицо — желтым и почти гладким. Он разменял шестой десяток и до того растолстел, что уже несколько лет не вставал с кресла без посторонней помощи, однако был статен и даже красив в своей тучности; бирманцы не оплывают с годами, как белые, но равномерно наливаются, словно спелые фрукты. Одежда Ю По Кьина представляла собой типичную у бирманцев араканскую лонджи[22] в зелено-фиолетовую клетку, из-под которой выглядывали его босые пухлые ступни с высоким подъемом и одинаковыми пальцами. Он жевал бетель из лакированной шкатулки на столе и думал о прожитой жизни.

Жизнь его сложилась блестяще. В самом раннем своем воспоминании, из восьмидесятых годов, Ю По Кьин, тогда еще голый карапуз, стоял и смотрел, как победным маршем входят в Мандалай британские солдаты. Он помнил, какой ужас испытывал, глядя на эти колонны здоровенных красномундирных и красномордых пожирателей коров с длинными винтовками за плечами, утрамбовывавших землю сапогами. Недолго поглазев на них, он дал стрекача. Своим детским умом он понял, что его соплеменники не чета этому племени великанов. И тогда же зародилось в нем честолюбивое стремление примкнуть к британцам, присосаться к ним пиявкой и сражаться на их стороне.

В семнадцать лет он попытался устроиться на госслужбу, но потерпел неудачу, поскольку был беден и не имел друзей, и следующие три года проработал в вонючих закоулках мандалайских базаров, ведя счета торговцев рисом и подворовывая. Но в двадцать лет ему улыбнулась удача — он шантажом добыл четыреста рупий, смог переехать в Рангун и купить себе место клерка на госслужбе. Должность была перспективная, хотя платили мало. В то время чиновничьи круги получали надежный доход, расхищая правительственные склады, и По Кьин (тогда он был просто По Кьином — почтительное Ю добавится к его имени позже) естественным путем примкнул к ним. Впрочем, он был слишком честолюбив, чтобы всю жизнь провести в клерках, промышляя такой мелочовкой. Однажды ему стало известно, что правительство, испытывая нехватку в рядовых чиновниках, намеревается набрать их из клерков. Об этом должны были объявить только через неделю, но По Кьин умел выведать нужные сведения загодя. Он не упустил свой шанс и сдал всех подельников, пока они не подняли тревогу. Большинство из них попали в тюрьму, а По Кьина, в награду за честность, назначили помощником квартального инспектора. С тех пор карьера его неуклонно шла в гору. Теперь, в свои пятьдесят шесть, он был судьей округа и рассчитывал на дальнейшее повышение, пожалуй, вплоть до заместителя комиссара, что сделает его равным с англичанами и даже повыше некоторых.