1984. Дни в Бирме

Как-то раз в начале лета Визгун велел овцам идти за ним и увел их на пустырь на дальнем краю фермы, поросший молодыми березками. Овцы паслись там весь день, ощипывая листья под надзором Визгуна. Вечером он вернулся один, оставив овец на пастбище без присмотра, благо погода была теплой. В итоге овцы паслись там неделю, так что другие животные их не видели. Каждый день к ним ходил Визгун и возвращался ближе к вечеру. Он говорил, что разучивает с ними в спокойной обстановке новую песню.

Погожим вечером вскоре после возвращения овец, когда животные, закончив работу, шли с поля домой, до них донеслось со двора перепуганное ржание. Животные застыли от неожиданности. Они узнали голос Кашки. Она заржала снова, и животные галопом бросились во двор. Там они увидели, в чем было дело.

Свинья шла на задних ногах.

Да, это был Визгун. Чуть неуклюже, видимо, не вполне привыкнув удерживать свою тушу в таком положении, но, сохраняя равновесие, он прогуливался по двору. Немного погодя из дверей дома вереницей вышли другие свиньи — все на задних копытах. Кто-то лучше, кто-то хуже, одна-две свиньи шагали с таким неустойчивым видом, словно были не прочь опереться на палку, но все они успешно обогнули двор. Тогда яростно залаяли собаки, черный петух пронзительно закукарекал, и из дома выплыл сам Наполеон с величавой осанкой, надменно посматривая по сторонам, а вокруг него резвились псы.

В копытце он сжимал кнут.

Повисла мертвая тишина. Животные жались друг к дружке, глядя в ужасе и изумлении, как свиньи вереницей расхаживают по двору. Мир словно перевернулся. Когда первый шок прошел, животные в какой-то момент могли бы вопреки всему — вопреки боязни собак и многолетней привычке принимать безропотно и бездумно любое свинство — выразить протест. Но тут, как по сигналу, все овцы разом заблеяли во всю глотку:

— Четыре ноги — хорошо, две — лучше! Четыре ноги — хорошо, две — лучше! Четыре ноги — хорошо, две — лучше!

И блеяли безостановочно пять минут. А когда умолкли, выражать протест было уже не перед кем — свиньи успели вернуться в дом.

Бенджамин почувствовал, как кто-то тычется ему в плечо. Обернувшись, он увидел Кашку. Ее старые глаза казались мутнее обычного. Ничего не говоря, она легонько потянула Бенджамина за гриву и привела к торцу большого амбара, где были записаны Семь Заповедей. Минуту-другую они стояли, уставившись на белые буквы на просмоленной стене.

— Зрение мое ослабло, — наконец сказала Кашка. — Я и в молодости не могла разобрать, что здесь написано. Но сдается мне, что-то здесь не так. Разве Семь Заповедей всегда так выглядели, Бенджамин?

В кои-то веки Бенджамин нарушил свой обычай и прочел Кашке написанное на стене. Там теперь оставалась единственная заповедь:

ВСЕ ЖИВОТНЫЕ РАВНЫ,

НО НЕКОТОРЫЕ РАВНЕЕ ДРУГИХ

После этого животные уже не удивились, когда на следующий день свиньи, которые надзирали за работами, вышли с кнутами, зажатыми в копытцах. Не удивились, когда узнали, что свиньи купили себе радио, проводят телефонную линию и оформили подписку на «Джона Булла»[17]

, «Клубничку» и «Дейли Миррор»[18]. Не удивились, когда увидели, как Наполеон прогуливается по саду, попыхивая трубкой. Не удивились и тому, что свиньи оделись в одежду мистера Джонса; Наполеон показался в черном пальто, галифе и кожаных гетрах, а его любимая свиноматка — в муаровом платье, которое миссис Джонс надевала по воскресеньям.

Через неделю ранним вечером на ферму прикатили несколько дрожек. Это были соседние фермеры, прибывшие по приглашению, чтобы осмотреть Скотный двор. Им показали всю ферму, и все увиденное вызвало у них огромное восхищение, в особенности мельница. Животные тем временем пропалывали репу. Они прилежно трудились, уткнув носы в землю, и не знали, кого больше бояться — свиней или людей.

Вечером из дома разносился громкий смех и раскатистое пение. И вдруг животные, заслышав общий гомон хозяев и гостей, прониклись любопытством. Что же там такое происходит, когда впервые животные и люди встречаются на равных? И животные все разом тихо поползли в хозяйский сад.

У ворот они остановились в нерешительности, но Кашка повела их за собой. Они подкрались на цыпочках к дому, и все, кто был достаточно высок, приникли к окну столовой. Там за длинным столом сидели полдюжины фермеров и столько же наиболее знатных свиней, а сам Наполеон занимал почетное место во главе стола. Свиньи, судя по всему, полностью освоились со стульями. Вся компания дружно резалась в карты, но прервала игру, по-видимому, ради тоста. Передавая друг другу большой кувшин, они наполнили бокалы пивом. Никто не замечал любопытных животных за окном.

Встал мистер Пилкингтон из Фоксвуда с бокалом в руке. Он заявил, что собирается предложить присутствующим поднять тост, но для начала считает своим долгом сказать несколько слов.