— Я собирался выбраться на несколько дней. Был так ужасно занят — расквартировывал подчиненных и всякое такое. Прошу прощения, — добавил он (не в его правилах было извиняться, но он решил, что эта девочка — исключительная штучка). — Прошу прощения, что не ответил на ваше письмо.
— О, ну что вы! Мы
— Прошу прощения, — повторил он. — Я буду сегодня вечером.
На этом разговор был исчерпан, и обе женщины направились в клуб. Но пробыли там не более пяти минут. Семена, набившиеся в чулки, причиняли им такие мучения, что им пришлось ретироваться домой и переодеться.
Верралл сдержал слово и явился тем вечером в клуб. Он прибыл чуть раньше остальных, и не прошло пяти минут, как он показал, чего стоит. Когда пришел Эллис, из карточной выскользнул старый буфетчик и подступил к нему. Он был сам не свой, по лицу катились слезы.
— Сэр! Сэр!
— Какого еще черта тебе нужно?! — сказал Эллис.
— Сэр! Сэр! Новый хозяин бить меня, сэр!
— Чего?
—
— Бить тебя? Тебе на пользу. Кто тебя побил?
— Новый хозяин, сэр. Сахиб из военной полиции. Бить меня ногой, сэр —
Он потер себя пониже поясницы.
— Черт! — сказал Эллис.
Он вошел в салон. Верралл сидел, раскрыв «Просторы», из-за которых выглядывали только его ноги в вечерних брюках и пара лакированных темно-коричневых туфель. Он не шевельнулся, услышав, как кто-то вошел в комнату. Эллис замешкался.
— Это… Вы… как вас там… Верралл!
— Чего?
— Вы пнули нашего буфетчика?
Из-за края «Просторов» показался хмурый голубой глаз Верралла, точно глазок краба из-за камня.
— Чего? — повторил он грубо.
— Я сказал, вы пнули нашего, млять, буфетчика?
— Да.
— И какого черта вы это сделали?
— Паршивец вздумал мне дерзить. Я велел ему принести виски с содовой, а он принес теплое. Я ему сказал добавить льда, а он отказался — стал нести какую-то ахинею о том, что бережет последние кусочки. Тогда я дал ему под зад. Будет знать.
Эллис побагровел. Он был в бешенстве. Буфетчик являлся собственностью клуба, которую не годилось пинать посторонним. Но что особенно взбесило Эллиса, так это мысль о том, что Верралл мог заподозрить его в
— Будет знать? Смею сказать, еще как, млять. Но при чем здесь это, черт возьми? Кто
— Божечки, дружище. Он напрашивался на пинок. У вас здесь слуги совсем распустились.
— Вы чертов умник, нахал зеленый, какое
Верралл опустил «Просторы» и взглянул на Эллиса обоими глазами. Он никогда не терял самообладания перед европейцем; у него на это не было причин. И его голос остался таким же хамоватым.
— Дружище, всякому, кто мне дерзит, я даю под зад. Хотите, могу дать и вам?
Весь запал Эллиса испарился. Он не испугался, он не боялся никого и ничего, но взгляда Верралла вынести не смог. Этот взгляд вызывал чувство, словно на вас низвергается Ниагара! На губах у Эллиса застыли проклятия. Сдерживая дрожь в голосе, он произнес ворчливо, едва ли не жалобно:
— Но, черт возьми, он был совершенно прав, что не дал вам последний кусочек льда. Думаете, мы для вас одного лед покупаем? В этой глуши мы получаем его только дважды в неделю.
— Тогда у вас чертовски паршивое довольство, — сказал Верралл и снова закрылся «Просторами», очевидно довольный собой.
Эллис не знал, что делать. Спокойствие, с каким Верралл вернулся к газете, совершенно неподдельно забыв о его присутствии, бесило Эллиса. Разве не должен он дать хорошего пинка этому молодому грубияну, чтобы знал на будущее?
Тем не менее он этого так и не сделал. Верралл заслужил немало пинков в своей жизни, но ни одного не получил и, надо думать, не получит до самой смерти. Эллис беспомощно ретировался в карточную, чтобы сорвать злобу на буфетчике, оставив салон в распоряжении Верралла.