Тем временем Князев вышел на верхнюю палубу, туда, где под тентом стояли шезлонги для отдыха пассажиров первого класса. Сердце в груди его учащенно билось, как у мальчишки, в первый раз идущего на свидание. Лёшке было немного стыдно, но ничего не мог с собой поделать. И сейчас, в почти полной темноте, среди пустых столиков и кресел, он увидел знакомый силуэт и устремился к нему, забыв свою наигранную важность.
– Добрый вечер! – Стаси улыбнулась ему, легко поднялась с кресла-качалки и поцеловала Лёшку в щёку.
Он сел, развалившись, в кресло и протянул руку.
– Ну, иди ко мне! – почувствовав у себя на коленях приятную тяжесть её тела, обтянутого чёрным холодным шёлком, Алексей ласково провёл кончиками пальцев по её подбородку.
– Устала? – тихо спросил он, чуть улыбнувшись.
– Да, – Стаси положила голову на плечо, – даже голова слегка разболелась. Ещё этот конкурс красоты зачем? Мне было неловко. Дамы восхищённо глядели на меня волчицами, готовые сожрать на месте .
Она улыбнулась тихо, печально, и Лёшка ещё сильнее прижал её к своей груди.
– Как бьётся твоё сердце, чуть слышно, – сказала Анастасия, – Скажи, ты действительно любишь меня?
Она, не поднимая глаз, коснулась губами его шеи.
– Скажи, любишь?
– Конечно, – коротко ответил Алексей. Ему не хотелось говорить сейчас, а хотелось помолчать и посидеть вот так, отклонившись на шезлонге, глядя на тёмную с блесками гладь реки, чувствуя горячее дыхание той, кто был уже для него всем.
Да, он не преувеличивал, он понял вдруг, что он любит эту девушку, что он готов на все ради нее, ради хотя бы одного вот такого вечера, когда он был счастлив. Правы мудрецы древности не в деньгах счастье и не в их количестве даже. Лёшка прошел через все это, у него было многое, но он не останавливался, считал наживу целью своей жизни. Нет, ошибался он, не видел или не хотел видеть в этой жизни ничего, кроме денег, а ведь было еще нечто еще более прекрасное, чем чувство богатства или власти. Это была любовь, и она пришла к Алексею Князеву лишь в 27 лет.
– Да, я люблю тебя, – повторил Алексей, и, наклонившись чуть, поцеловал Стаси в завитки пепельных волос, в её полузакрытые глаза. Она ответила, охватив голову Лёшки обеими руками, порывисто, жадно, словно боясь потерять его.
– Идём, – сказала она минуту спустя, поднимаясь и привычным движением поправляя прическу, – проводи меня, а то мама уже, наверное, беспокоится.
– Кстати, как она относится ко мне? – Алексей взял Настю под руку, и они пошли по чёрной чуть освещённой дежурным огнём палубе.
– Достаточно хорошо, – блеснув в темноте полоской зубов, ответила Стаси, – хотя, по-моему, она видит в тебе только приятного попутчика и интеллигентного молодого человека. Ее очень удивляет, почему вдруг ее Димуля резко потерял ко мне интерес и замкнулся со своими дружками.
Анастасия рассмеялась, прикоснувшись к Алексею.
– Интересно, а кого видишь во мне ты? – спросил он и почувствовал, как дрогнула вдруг ее рука.
Настя чуть отклонилась от него и сказала посерьезнее сразу, – Идем, уже поздно, – и они скрылись в полумраке коридора.
Проводив девушку, которая, как казалось, Алексею, не оправилась после его последнего вопроса, он, не спеша, направился в свой номер семь, люкс, расположенный двумя палубами выше. Слабо освещённые коридоры замерли в ночном безмолвии, шаги скрадывались толстыми багровыми паласами, блистали тусклым цветом зеркала. Алексей вышел уже на корд, на самый верх, и чуть задержался у парапета, глядя вниз на бушующую под винтом корабля стихию.
– А вот и он, – от этого хрипловатого, неожиданно выстрелившего голоса за спиной, Лёшка вздрогнул и обернулся. Трое, он сразу узнал их. Это были Дима и его друзья. Стояли, скрестив руки на груди, преградив ему путь в коридор кают люкса.
Справа была какая-то небольшая надстройка, а слева и сзади парапет, за которым чернела и бурлила река. Лёшка и рад был бы смыться от этих головорезов, да некуда было, ловушка захлопнулась.
– Ну что скажешь, герой, – прошипел Вершинин, глядя ненавидящими круглыми глазами, – Вот и пришла расплата.
– Уйди, – устало ответил Лёшка, – потом пожалеешь.
– Сволочь! – взвизгнул Дима, наступая вперёд.
– А это кто сделал? А, гадина, – он открыл рот и показал свою верхнюю челюсть. По меньшей мере четырёх зубов спереди не хватало. В темноте рот его зиял чёрной пустотой.
– Мало тебе, – усмехнулся Алексей, но он чувствовал, что это плохой смех. Мурашки побежали у него по спине, за которой был лишь тонкая решетка парапета.
Вершинин ударил его первым на выдохе, метя в лицо, но Лешка метнулся в сторону, уворачиваясь, и ударил его прямой правой, попал, кажется, в грудь. Дима опрокинулся, но было уже не до торжества. Двое ринулись на Алексея, работая кулаками, и он собрал всё своё мужество, сконцентрировал всё то, что умел, когда знал когда-то. От одного удара он не сумел уйти, из левого глаза брызнули искры, но один противник уже стонал, скрестив руки впереди. Вот и второй, закрываясь неумело локтями, пятился под градом увесистых ударов Алексея.