200 дней до приказа

— Чушь это всё, — отрезал старлей, — лучше давай посмотрим, куда можно сходить в пятницу вечером.

— А почему не на выходные?

— Я с субботы на воскресенье в караул заступаю.

— Валера, а поменяться нельзя? — взмолилась мисс чепок. — Тебе на воскресенье в караул лучше не ходить… Вот, сам посмотри, чего пишут: «Постарайтесь отложить служебную командировку. Вероятны большие неприятности по работе, возможны нервные срывы…»

— Да ты что? Серьёзно веришь в эти сказки? — Раньше гороскопозависимости за Эвелиной замечено не было.

— Валера, пожалуйста, пообещай мне, что поменяешься со Шматко…

— И что я ему скажу? Товарищ лейтенант, мне в караул никак нельзя — гороскоп не советует. Эвелина, не смеши меня…

— Всё, всё, всё, — увидев на лице Смалькова знакомое упрямое выражение лица, характерное не только для козерога, но для любого мелкого рогатого скота, Эвелина сдалась. — Уже не думаю, только успокойся. Меня, кажется, кто-то на танец приглашал?

Где ещё поговорить офицерам, как не на плацу? На мелодию разговора накладывается ритм марширующих солдат, получается настоящий мужской разговор.

— Пойми, Коля, это Марина меня подставила. — Замполит пытался побороть показания заведующей женского общежития.

— Марина подставила! А ты решил подставить меня?! — Зубов на рассказ Староконя не вёлся, он немного знал своего зама. — А мне кого подставить?! Часть?! Каждый раз — одно и то же! Одно и то же! Саня, да в любой другой части ты уже давно бы командовал взводом!

— Ну, накажи меня, если это поможет… Не знаю! Я всё равно уже такой — я не могу себя переделать…

— Не можешь сам — иди к врачу, к ветеринару! На стерилизацию! — пристыженный замполит внимательно изучал асфальт в надежде найти там уважительное объяснение своему бурному межполовому общению.

— В общем, у тебя, Саня, одна дорога! — подытожил командир. — Бери цветы, бери конфеты, или чем ты там обычно уламываешь. И иди замаливать грехи!

У Эвелины были свои методы уламывания. Обычно они действовали безотказно. Но только не в этот раз.

— Я бы с удовольствием, но не могу, — отнекивался Шматко, — на рыбалку еду, уже и с Данилычем договорился.

— Да пойми ты, Николаич, — давила на жалость Эвелина, — нельзя Смалькову в воскресенье в караул — ему по гороскопу нельзя, неприятности по службе…

— Ну, если по гороскопу, что ж ты сразу не сказала? — Шматко к гороскопам относился ещё с меньшим доверием, чем Смальков. — А может, и мне по гороскопу нельзя? Ты ж про меня не смотрела. — Глазки Шматко хитро забегали, в подобных случаях лейтенант предпочитал бить на чувство справедливости.

— Про тебя? Щас, — моментально нашлась Эвелина. — Ты же у нас Овен? — Газета была развёрнута на нужном месте и пущена в дело. — Этот день лучше провести в кругу друзей на свежем воздухе…

— Ну вот, как раз, рыбалка, Данилыч, так что не могу — согласно твоему же гороскопу, — победно поставил точку Шматко.

— Ну, тебе же только рекомендуется, а у него — конкретно: неприятности на работе…

— А может, и у меня будут неприятности на работе: не поеду на рыбалку — Данилыч обидится. Вот тебе и неприятность — мы ж с ним вместе работаем!

— Ну смотри, Николаич, — в воздухе чепка отчётливо стал слышен запах озона, — придёшь в чепок, попросишь хлеба… — Гроза в юбке медленно продрейфовала в сторону прилавка.

— А рыбу можно и без хлеба, — не остался в долгу Шматко, — с пивом…

В газете, оставленной Эвелиной, Шматко заинтересовал не день будущий, а день сегодняшний. Газета обещала мелкие ссоры, предупреждала, что следует быть предельно внимательным, чтобы не совершить ошибку, чреватую в будущем финансовыми потерями.

— Во как, а говорят, гороскоп — туфта, — где-то в глубине души Шматко пожалел Смалькова.

Чары самого сексапильного мужчины обычно ограничены, чаще всего — возрастом предмета, которому положено быть очарованным.

Дети и старики чихать хотели на сексапильность, зато первые обожают конфеты, а вторые — цветы.

Вахтёрша, женщина лет за пятьдесят, предпочитала покой. Её голубая мечта — общежитие, в котором не живёт ни один человек, — была обречена остаться неосуществлённой. Пытаясь отвлечься от этой навязчивой идеи, она читала газету, когда её покой в очередной раз был нарушен. Замполит пришёл выполнять приказ командира.

— Добрый вечер, Фаина Михайловна, это вам, — коробочка конфет призвана была наладить отношения и обеспечить свободный доступ в глубины женского общежития.

— Уберите. Всё равно не пущу! Распоряжение заведующей!

Александр Степанович, как вам не стыдно? Вроде порядочный человек — и так некрасиво получилось…

— Фаина Михайловна, я не понимаю, — попытался включить дурака Староконь.

— Да всё вы понимаете! Верочка, такая девочка, да если б я знала, что у неё в среду курсы, я бы вас вообще не пустила! Я ж не думала, что вы к этой Марине пойдёте, что вы там полтора часа делали?!

— Так это вы накрутили Вере про меня?

— Это неважно! Забирайте конфеты и уходите! У вас и пропуска-то нет!

— Интересно, — не унимался майор, — а если к вам по рабочим вопросам приходят, к заведующей, например, как тогда насчёт пропуска?!