2000 №4

— Есть один листок бумаги, который я не могу читать без волнения, потому что он во многом определил судьбу не только моего учителя — академика Цицина, но и мою собственную. Эта «бумага» — постановление правительства за подписью И. В. Сталина, в котором идет речь о переезде научных учреждений в Москву, о строительстве зданий для них, о закупке мебели и оборудования, а также о выделении тысячи пар нательного белья членам Академии наук… Читаешь этот документ и понимаешь, насколько жестокой была жизнь: ученым уже нечего было надеть, и правительство выделило им белье… И в то же время уже думали о том, что через пару десятков лет людям потребуется Красота…

— Красота с большой буквы?

— Именно так, потому что этим постановлением, принятым в апреле 1945 года, предусматривалось создание в Москве Главного ботанического сада Академии. Я был тогда еще мальчишкой, но хорошо помню, как тяжело жили люди в послевоенные годы. И такое решение правительства вызывает уважение. Одновременно с созданием сада сразу же организуются экспедиции по стране — 10–15 в год!

— А сейчас сколько?

— Сегодня средств на экспедиции у нас нет… А в те годы из них привозили много интересных растений, существовал широкий обмен с другими ботаническими садами страны. Тогда они жили очень трудно, и это понятно, но тем не менее обмен информацией и материалами был весьма интенсивный… Кстати, огромная заслуга Главного ботанического сада Академии наук в том, что он объединил все ботанические сады страны, а их до распада Советского Союза было 125…

— А сразу после войны?

— Около пятидесяти… В 1952 году была создана сеть ботанических садов СССР, и Главный сад Академии наук стал своеобразным координирующим центром научных исследований в этой области.

РЕПОРТАЖ ИЗ ПРОШЛОГО

Мы встретились с академиком Николаем Васильевичем Цициным в его лаборатории, что находилась в Главном ботаническом саду АН СССР. Он вспомнил, как еще студентом побывал в саду у И. В. Мичурина. Великий ботаник сказал тогда: «Скрестить пшеницу с пшеницей всякий может. Вот если бы найти для нее более сильного производителя, тогда другое дело…»

— Слова Мичурина, сказанные вскользь, натолкнули меня, молодого агронома, на поиски такого растения. Пырей — дикий сорняк, обладающий необычайной «природной силой» и названный в народе «огонь полей», привлек мое внимание. Однажды в совхозе «Гигант» я обнаружил не виданную раньше форму пырея. И вскоре в Сальских степях родились первые пшенично-пырейные гибриды.

С тех пор прошло много лет. Академика Н. В. Цицина давно уже называют «академиком пшеницы». В его лаборатории вдоль стен стоят снопы. Их много. Они прижимаются друг к другу, будто им тесно здесь…

— Это, — показывает Николай Васильевич, — новые сорта, которые мы сдали в государственное сортоиспытание. Вот, например, яровая пшеница «восток». В 1963 году в Кустанае ее высадили на площади две тысячи гектаров, а в 1964 году — уже на двадцати тысячах гектаров. По скороспелости ей нет равных в тех районах. Она созревает на 10–12 дней раньше, чем другие сорта. Урожаи хорошие.

На своих полях мы получали до 35 центнеров с гектара. А вот пшеница ППГ-48 — озимая. Она отличается крупным зерном. Рядом снопы крупнозернистых пшениц ППГ-172 и ППГ-173. Они испытываются на целине.

Фондовая оранжерея Главного ботанического сада РАН им. Н. В. Цицина.

Николай Васильевич показывает два мешочка. В них крупные, прозрачные зерна. На этикетке написано: ППГ-391 и ППГ-374. Это гибриды, которые относятся к «сильным» пшеницам.