21 день

— И вовсе я вас не боюсь…

Это выказанное храброй мышкой дружелюбие было неотделимо для меня от голосов старых вещей, которые словно бы звучали во мне и в любой момент могли зазвучать снова.

Мышка вылизала свою шубку и решила пригладить редковатые усы.

«Ничего не стоило бы ее поймать», — подумал я, и в ответ на это тотчас скрипнуло кресло…

— Нельзя! Как только пошевелишься, сразу же вернешься в обычный мир…

«Да, конечно, — подумал я. — Но мне вовсе не хочется шевелиться, и, пожалуй, я и не смог бы…»

И опять возникло удивительное ощущение, будто бы и эти свои мысли я услышал произнесенными вслух.

— В свое время я всласть полакомилась мышиным мясом, — заговорила сорока, вернее, сорочье перо. — И мелкими раками на морском побережье — ведь я родом оттуда.

— Будто мы не знаем! Неужели никто из вас не может сообщить что-нибудь новенькое? Видно, и впрямь тут подобрались одни тупицы! — сердито трепыхнулись оленьи рога. — Помнится, когда мы украшали лоб своего хозяина…

— Тоже мне — новенькое! — сухо прошелестел шелком старый зонтик. — Сейчас пойдет опять рассказывать, как его несравненный венценосный хозяин дрался и всех побивал своими рогами, пока злая пуля не оборвала его королевскую жизнь. А истина в том, что никакой он был не венценосный, а обыкновенный дряхлый олень, умерший от старости в заповеднике. И рога свои сбросил с горя, что былая мужская краса его теперь никому не нужна…

«Ах, зловредина», — подумал я, и зонтик тотчас откликнулся с укором:

— Друг наш мальчик, разве я что неверно сказал?

— Все верно. Но я бы этого говорить не стал. Лучше уж ложь во спасение, чем губительная правда. Правда она правдой и останется, даже если ее не высказывать вслух.

Настала долгая, ничем не нарушаемая тишина, и лишь позднее из толстой книги в кожаном переплете высыпался комочек истонченной в пыльцу бумаги.

— Мальчик прав, — прошелестели старые, пожелтевшие страницы. — Кто там разберет, что правда, а что ложь. Тут только Время может рассудить, а мы ему не указ. Сегодня правда одна, а завтра — другая…

— Пус-стая трес-скотня! — присвистнула погнутая капустная сечка. — Когда я была еще саблей…

— Косой ты была, а не саблей, — негромко звякнула шпора. — И на твоем месте я бы этого скрывать не стала. Поверь, что хлеб косить — ничуть не менее славное занятие, чем людей убивать…

— А помалкивать — куда более мудрое дело, чем языком болтать, — огрызнулась сечка. — Сразу видно, что тебя дальше сапога не пускали. Прежде чем стать косой, я была саблей.

— Нашла чем хвалиться! — осуждающе прошелестела шелковая нижняя юбка, которая валялась брошенной на крышке одного из чемоданов. — Никто не знает, что сейчас в моде?

Наступило молчание; лишь потертая воинская фуражка сделала такое движение, будто кто-то под нею горделиво подкручивал ус, да скребок для чистки обуви подрагивал тихонько, словно кто-то счищал об него грязь с подошв.

— Я недавно попал в эту почтенную компанию, — проговорил скребок.

— Мог бы сказать: в музей! — проскрипел ржавый напильник. — Тут никто не обидится…

— Давайте послушаем, что скажет скребок, — вмешались гусарские штаны. — Меня дамская мода интересует…

— Да, я недавно попал сюда, и если учесть, что я взирал на мир снизу, то, думается, мне есть что сообщить на эту интересующую вас тему.

— Да не тяни, говори скорее, — нетерпеливо прошуршала нижняя юбка, — не то я на пол свалюсь от любопытства…

— Словом, барышня юбка, ситуация такова, что нынче нижних юбок не носят!

— Жаль! — воскликнули гусарские штаны.

— О чем тут жалеть? — досадливо скрипнуло прабабушкино кресло. — Не носят, и ладно…

— Прошу прощения, — решили оправдаться штаны, — но вопрос должен быть рассмотрен с двух сторон.

— Ну и разглядывай, коли не лень!

— Вот и хозяйка его такая же грубиянка была, — гулко отозвалась старая кастрюля с отломанными ручками, тоже решив вступить в разговор. — А кто груб, тот не прав.

— Если мне позволят, — просипел кран, — то я мог бы поделиться новостью, хотя всего год, как я здесь…

— Значит, и новость свежая, — заметила шляпная картонка, устраиваясь поудобнее.

— Во-первых, сейчас среди нас мальчик…

— Нашел чем удивить! — качнулся деревянный конь. — Да я его давным-давно знаю, на мне он учился качаться. Помнится, я раз даже сбросил его, но за дело: он мою роскошную гриву выщипывал.

— Кран прав: конечно, это новость! — стукнуло ножкой старое кресло. — Ведь сегодня мы позволили мальчику видеть и слышать нас или, во всяком случае, верить, будто он видит и слышит. Разве это не новость?

— Ага! — гулко отозвался кран. — Я тоже так считаю. Но вообще-то я хотел рассказать вам историю, которую слышал от старой жабы.

— Давай рассказывай! — прокатилось по всему дымоходу, и я только сейчас сообразил, что вместе с потолочными балками и гладко вытоптанными кирпичами пола он тоже входит в эту тесную компанию.

— Мальчик сунул жабу в карман и унес ее в комнату. Жабе это не понравилось, хотя мальчик бережно положил ее в постель.

У меня кровь в жилах похолодела, но прабабушкино кресло успокаивающе скрипнуло:

— Важна цель, а не сам поступок! Продолжай дальше!