21 день

— Справлюсь, — ответил я и, преисполненный сознания собственной важности, гордый отцовским доверием, спустился в подвал. Ступеньки, ведущие вниз, были сродни чердачным, но в то время как те, прогретые солнцем и посеревшие от сухой пыли, задорно карабкались вверх, эти, потемнев от сырости и недостатка света, степенно уходили в темную глубь подвала.

Бутылки, вытертые насухо и до блеска, в мгновение ока были готовы к доставке наверх, но я не спешил уходить отсюда: с подвалом так же, как и с чердаком, нельзя было разделаться походя. А сегодня и подавно: ведь посреди подвала я увидел не кого иного, как ту огромную жабу, которую отец прошлым летом выбросил из окна в сад дядюшки Цомпо после того, как обнаружил ее под подушкой у тетки Луйзи, куда она попала, должно быть, чисто случайно…

— Ума не приложу, — удивлялся отец на другой день, — как могли забраться эти лягушки к Луйзи в постель? Не иначе как через окно…

Зато мне это очень хорошо было известно, и сейчас я растроганно смотрел в золотистые жабьи глаза.

— Значит, ты вернулась на свое место? — не в силах скрыть удивление, спросил я. — Долго же ты сюда добиралась?..

— Перезимовала я на пасеке, — моргнула жаба. — А потом дядюшка Цомпо меня оттуда вытурил. Куда же мне было податься?

— Ну и ну!.. И ты только что вернулась?

— Этой ночью. Мне пришлось быть осторожной: под свиным хлевом хорек поселился, душегуб кровожадный… Но сюда он не придет.

— Можно, я расскажу о нем взрослым?

Жаба закрыла глаза.

— Все равно тебе не поверят…

И все же я выдал эту тайну отцу, который, кстати сказать, похвалил меня за вытертые до блеска бутылки.

— Вот ведь можешь же ты быть аккуратным…

Осмелев от непривычной похвалы, я сказал:

— А под свиным хлевом хорек завелся…

— Во сне тебе, что ли, привиделось?

— Нет, я и вправду видел хорька под балкой…

«Если жаба обманула, — подумал я, — то вышвырну ее из подвала». Но я уже давно успел убедиться, что животные никогда не обманывают. Не в пример людям…

В то утро я так и не выбрался на чердак, потому что отец придумал мне другое задание: он вышел из кладовки с мощным железным капканом и вручил его мне.

— Неси к навозной куче и как следует смочи его в жиже, а потом пусть подсохнет.

Когда капкан высох, отец смазал его гусиным салом, затем насадил на один из зубьев капкана куриное яйцо, и мы осторожно двинулись к хлеву.

— Вон там, — показал я на то место под балкой, где видел, правда, не хорька, но крысу.

— Вполне возможно, — кивнул отец, — ведь хорьки — они и на крыс охотятся.

— У него была такая красивая, блестящая коричневая шкурка, а глаза черные…

— Вот теперь я тебе верю, — сказал отец, и конечно же не догадывался, что теперь я и сам в это поверил: в конце концов, с меня станется приврать, а уж старая жаба врать не будет.

В тот день после обеда я с такой осторожностью поднялся со старого дивана, что бабушка даже не проснулась.

На кухне — ни души, терраса тоже была безлюдна, а дверь на чердак открылась с такой легкостью, точно ее подмазали.

— Проходи, пожалуйста, — шепнула она. — Как видишь, если надо, я могу и не скрипеть. Мышка мне все про тебя рассказала…

Вступив в застарелую, пропитанную ароматами лета тишину, я на мгновение замер, как зверь, прежде чем войти в лес. Я стоял, явственно ощущая вокруг себя настороженность.

Но затем из-под кресла выбралась мышка.

— Входи, мальчик, — взглядом позвала она меня. — Видишь, я тоже вышла из укрытия. Здесь была кошка, но услышала твои шаги и выпрыгнула из окна.

— Рыжая кошка?

— Она самая, — как будто бы ответило кресло, потому что спинка его чуть подалась назад. — Приделай к окну решетку, тогда она не сможет лазать сюда. Я люблю кошек, в особенности пока они маленькие, но рыжей кошке тут делать нечего. Может, присядешь?

Я с удовольствием опустился в кресло, и, когда я устраивался в нем поудобнее, мне показалось, словно кто-то обнял меня.

И тут чуть приоткрылась крышка шляпной коробки.

— А вот я кошек терпеть не могу, — с сердцем выдохнула коробка. — Мици как-то давно еще окотилась во мне, и с тех пор я до того провоняла кошачьим духом, что самой тошно.

— Не на сковородке же ей котиться, — холодно блеснул медный подсвечник.

— Уж это точно, — проскрежетал ржавый топор. — Ох и затупился я! Не всегда человек рубит мясо, иногда и кости тоже…

— А то и гвозди, верно, мальчик? — маленький топорик прижался к дымоходу и бросил на меня предательский взгляд.

— Верно, — покраснел я. — Не расстраивайся, я отнесу тебя к дядюшке Цомпо, и он наточит тебя.

— Это было бы несправедливо, — моргнула плошка, и на мгновение в ней как бы замерцал отсвет давнего пламени. — Кто сюда попал, здесь должен и остаться.

— А что такое справедливость, истина? — не без горечи вопросил тонкий, сточенный серп. — Если я в данный момент подсекаю стебли — это истина, если не подсекаю — тоже истина. Ведь истина действительна лишь одно мгновение, но не минуту или больше…