Читаем 21 интервью полностью

21 интервью

Бродский: «Поджог» его. Я им ответил, что думал. О произведении как таковом. Роман был полное г… о (естественно, я отозвался мягче), но не мог я им врать, не мог. Они ему прислали ответ, что отказывают в публикации. Для него это, видимо, важно было: первый большой роман по-английски с момента его приезда на Запад. (Хотя мне, например, все равно – публикуют меня или нет, но я редкий автор, обычно всех нормальных это волнует.) А. В. позвонил в издательство и стал выяснять почему. Там редактором работает одна русская баба (она здесь родилась, но в русской семье), он ее знал через кого-то и спросил, кто дал отрицательный отзыв, кто зарубил? Так эта дура взяла и ляпнула ему, что рецензию дал Бродский.

Я думал также, что будет лучше для него – возможно, он опубликует что-то более интересное. Через несколько дней он прислал мне письмо, где разнес меня в пух и прах, написал много оскорблений, а в конце назвал Иудой. То бишь предавшим его…

Минчин: Ну да?!

Бродский: Честное слово, у меня и в мыслях такого не было. Первый раз в жизни я сел и написал ему письмо, на 26 страницах, где полностью, детально разбирал его роман по главам, объясняя, почему я дал отрицательный отзыв и чем он мне не понравился. Честно написал. А. В. не ответил, прервал со мной совершенно все отношения, длится это уже несколько лет. Хотя я к А. В. по-прежнему сердечно отношусь.

Минчин: Хотел бы я очень прочитать это письмо, разбор. У вас осталась копия?

Бродский: Нет, зачем она мне?

Минчин: А у А. В.?

Бродский: Не знаю, но если и осталась, то он ее не даст. А ведь хороший мужик – никогда не думал, что так разозлится.

Минчин: Ладно, его роман не понравился, а кто нравится из современных прозаиков?

Бродский: Если честно сказать, я сейчас вообще только Довлатова читать могу. Знаете его, да?

Минчин:…? Вы что, серьезно?

Бродский: А что – простая, незатейливая проза. Я устал от сложностей…

Минчин: А Владимов, Максимов, Аксенов, Войнович, Синявский?

Бродский: Это все… как бы вам сказать… Юз вот еще ничего, Алешковский, мата только много, но в целом нравится. Я его очень рекомендовал в «Фэррар, Страус энд Жироу».

Минчин: Ваша рекомендация там – закон?

Бродский: Не всегда, но они прислушиваются. К сожалению, не во всем.

Минчин: Есть очень сильный прозаик – Горенштейн.

Бродский: Вы так считаете? Почитаю.

Последние у могилы мы стоим вдвоем (самолет опоздал). Еще не засыпана, на дне – гроб. Я отхожу на несколько шагов в сторону. Иосиф наклоняется. Лицо его по-бабьи кривится, он всхлипывает и неумело плачет. Я смотрю на все… Потом он отступает, освобождая место мне. Я наклоняюсь, вижу красивый гроб, у меня течет слеза: прощай, Карл… Мы стоим вместе еще несколько минут над могилой. Тишина, всхлипыванья. Поворачиваемся и идем…

Вечером мы летим обратно.

Минчин:

Почему вы согласились дать мне интервью?

Бродский: Вы повзрослели и, по-моему, поумнели, с вами стало интересней разговаривать.

Минчин: Значит, точно делаем? Чтобы я зря не готовился. Зная ваш переменчивый характер.

Бродский: Точно, готовьтесь.

Я снимаю трубку и набираю номер.

Минчин: Здравствуйте, Иосиф, когда вам удобно встретиться?

Бродский: Для чего?

Минчин: Чтобы сделать интервью – помните, вы обещали?

Бродский: Ну, позвоните мне на следующей неделе, когда я вернусь.

Я снимаю трубку и набираю номер: