21 интервью

Бродский: Вы – собеседник?

Минчин: А, да, простите…

Бродский: Ну, добеседуем в следующий раз. Да?

(Хотя во второй половине творчества проза ему удавалась лучше, чем поэзия.)

Минчин: Карл мне сказал, что он опубликовал Лимонова под большим нажимом от вас.

Бродский: Не только моим.

Минчин: Вам действительно нравится, что он пишет, его поэзия?

Бродский: Не в том дело. Сам он – эдакий современный Смердяков. Да? Вам не кажется?

Минчин: Зачем же тогда?

Бродский: Алогичность поступков иногда бывает логична.

Минчин: Но к Достоевскому у вас никаких претензий нет?

Бродский: Я не понял вопроса – у меня ни к кому претензий нет, кроме как… впрочем, ладно.

Минчин: Он вам нравится как писатель?

Бродский: Это гораздо более сложный вопрос, чем примитивное «нравится» или «не нравится». Достоевский с его канцеляризмами, с его канцелярским языком. Позднее – да, нравился, но кое-чего он вначале не умел, потом, правда, научился. Например, писать «скандалы» среди его героев.

Минчин: Кстати, зоологический антисемит был. Да и вообще «расоненавистник» – сосчитали, что он ненавидел 56 национальностей.

Бродский: Но мы его любим «не только за это…» Кстати, совершенно чудовищный лгун был. Наверно, каждый романист должен им чуть-чуть быть. Хотя в тех условиях, в какие писатель поставлен обществом, – удивляюсь еще, что он не крадет и не убивает.

Минчин: Набоков считал и называл его «шаманом», а не писателем не очень лестно. А как вы относитесь к поэзии Набокова?

Бродский: Плохо. Очень посредственная, второсортная поэзия. Как поэт он не состоялся, зато как прозаик он интересен. Но и проза его манипулятивна, эдакий холодный Актер, всегда за маской, из-за нее не показывается.

Минчин: На ваше отношение к нему ничто не повлияло?

Бродский: Нет, абсолютно. А что, должно было?

(И снится мне сон.

– Карл, а почему Бродский недолюбливает Набокова?

– О, это замечательная история. Когда-то я привез Владимиру Владимировичу поэму Иосифа «Горбунов и Горчаков» – о Иосифе тогда еще мало кто знал на Западе – и спросил его мнение. Набоков прочитал поэму, и она ему очень не понравилась, он сказал, что это вообще не поэзия. Позже я рассказал Иосифу об этом случае (не зная его особенностей и ранимости), с тех пор, натурально, он и невзлюбил Набокова. Этого никто не знает, и он, естественно, никогда не признается в этом никому.

– А то, что вы послали ему Соколова «Школу для дураков» и она Набокову понравилась, он знал?

– Кажется, я ему рассказывал. Впрочем, отзыв Набокова и на обложке книги напечатан.

Какие необыкновенные сны иногда снятся. Как пророчества.)

Дни культуры в Аллентауне, Пенсильвания.

Бродский: Это ваша девушка?

Минчин: Да.

Бродский: Очень милая девушка.

В самолете, летящем в Детройт, на похороны Издателя.

Минчин: Он был мужественный человек, так долго сражался и не сдавался.

Бродский: И абсолютно спокойно относился к идее смерти, совершенно не боялся.

Минчин: Химиотерапия продлила ему жизнь на три года.

Бродский: Но какие дикие боли доставляла. Как он смог терпеть все?..

Минчин: Вы все преподаете?

Бродский: Да, преподаю. Сею…

Минчин: Сколько лет я вас не видел?

Бродский: Давно не виделись, давно. У вас сигаретки не найдется?..

(Он всегда стрелял сигаретки у студентов, друзей, врагов, мимолетных знакомых, – у всех, хотя курить ему было категорически запрещено.)

Чем вы занимаетесь, Саша?

Минчин: Живу в Нью-Йорке, женился, только что вернулся из свадебного путешествия.

Бродский: Да?! Поздравляю!

Минчин: Виделся в Париже с Максимовым…

Бродский: Я не знал, что вы его знаете…

Минчин: Говорили о том, что нужно бы интервью с вами для «Континента» сделать. Не о поэзии, а о жизни – слухов много всяких ходит. У вас бы была возможность самому сказать. Ну и потом в России всем будет интересно. Они там вообще ничего не знают.

Бродский: А кто будет делать интервью?

Минчин: Я.

Бродский:

У вас есть какой-то опыт?

Минчин: Я сделал для него интервью с Аксеновым, Шостаковичем, Макаровой.

Бродский: Да? И что же случилось? (Вспыхивает, как короткое замыкание, интерес.)

Минчин: Он опубликовал их в разное время в «Континенте».

Бродский: Вот как, даже так? (Выражает достаточную степень удивления.)

Минчин: Так что, Иосиф, если вы согласны, то мы можем сделать интервью с вами?

Бродский: Ну, не так быстро. Но я подумаю.

Минчин: Не бойтесь, «стишки» ваши (как вы любите называть) трогать не буду, только о вашей жизни.

Бродский: Я сказал – подумаю.

Минчин: Иосиф, для «кого» вы пишете – наверно, слишком банальный вопрос, но все-таки интересно было бы послушать ответ?

Бродский: Разминка к интервью? На которое я еще не дал согласия. Пишу я для себя и только для себя в проекции.

Минчин: Что же есть такое поэт?