27 принципов истории. Секреты сторителлинга от «Гамлета» до «Южного парка»

Миссис Делакруа делает ей замечание: «Веди себя хорошо, Тесси», а миссис Грейвз добавляет: «Мы все рисковали одинаково». Мистер Хатчинсон тоже велит жене помолчать. Мистер Саммерс спрашивает, есть ли другие домохозяйства с фамилией Хатчинсон или это единственное. Миссис Хатчинсон заявляет: «Вон Дон и Ева. Пусть и они тоже рискнут!» Но Ева теперь замужем за Доном, и она больше не Хатчинсон. Единственные Хатчинсоны, кто остается «в игре», – это сама Тесси, ее муж Билл и трое их детей: Билл-младший, Нэнси и маленький Дэйв.

Старейшина поселения мистер Грейвз помогает организаторам лотереи сложить пять бумажек, в том числе и листок с отметкой, который до этого вытянул мистер Хатчинсон, обратно в коробку. Теперь жеребьевка проводится среди членов только этой семьи. Одного за другим их приглашают вытащить из ящика свою участь. Сначала мистер Грейвз помогает маленькому Дэйву достать листок, затем по одной бумажке берут Билл-младший и Нэнси, следом – Тесси и ее муж. Дети разворачивают свои листочки и с радостью обнаруживают, что они пусты. Затем все просят Тесси показать содержимое ее бумажки, но она не двигается. Тогда ее муж предъявляет всем окружающим свой листок: он пуст. Все знают, что это значит. Это Тесси Хатчинсон! И, чтобы подтвердить это, мистер Хатчинсон выдергивает бумажку из рук жены и выставляет ее на всеобщее обозрение. На ней нарисованное карандашом черное пятно.

– Хорошо, – говорит мистер Саммерс. – Давайте быстро покончим с этим.

Толпа поднимает принесенные с собой камни и готовится к исполнению приговора. Все соседи Тесси Хатчинсон готовы принять участие в ритуале. Одна женщина умудрилась притащить с собой настолько большой булыжник, что ей, чтобы его поднять, потребуется использовать обе руки. Дети вытаскивают камни, подобранные по дороге на площадь, из карманов. И даже маленькому Дэйву Хатчинсону достается несколько камешков.

Тесси в отчаянии и ужасе заламывает руки, когда для нее расчищают «арену». Вокруг места жертвоприношения уже собирается толпа. Кто-то бросает камень, и он попадает ей прямо в голову. Она, рыдая, выкрикивает: «Это несправедливо! Это неправильно!» Но толпа продолжает забрасывать ее камнями.

* * *

Идея «Лотереи» осенила Ширли Джексон, когда она везла своего ребенка, толкая коляску вверх по холму, в Беннингтоне, штат Вермонт. Она поторопилась домой, быстро записала рассказ и отправила текст своему агенту, который ничего в нем не понял, но согласился перенаправить его в The New Yorker. Редакторам журнала, за исключением одного из них, кому рассказ показался «надуманным», он понравился, и «Лотерею» быстро опубликовали. Ответная реакция была немедленной и ошеломляющей.

По словам биографа Ширли Джексон Рут Франклин, письма в редакцию хлынули потоком. В основном их писали разочарованные и сбитые с толку читатели, которые требовали, чтобы им объяснили, что все это значит. Многие были рассержены. Некоторых эта история настолько травмировала, что они заявляли, будто теперь даже откажутся выписывать журнал. Одна женщина рассказала, что прочитала рассказ, сидя в ванной, и у нее возникло желание утопиться. Несколько сотен человек известили The New Yorker, что чувствуют острую необходимость написать Джексон напрямую. Они называли ее взгляды «извращенными» и «совершенно неприемлемыми». Только тринадцать из примерно трехсот писем, которые Джексон получила тогда, были добрыми, да и те, как шутила она, пришли от друзей. Когда еще и редактор газеты San Francisco Chronicle написал ей, что рассказ «поставил его в тупик», Джексон объяснилась: «Полагаю, что, взяв особенно жестокий древний обряд и спроецировав его на современность, да еще и обозначив местом действия поселение, где я живу, я хотела шокировать читателей наглядной драматизацией, предъявив в преувеличенном и наиболее эффектном виде мысль о перманентном присутствии в их жизни бессмысленного насилия и ничем не оправданной жестокости».

Вообще-то, трудно себе представить, что после Первой и Второй мировых войн, где было убито порядка ста миллионов человек, в мире еще остались люди, способные усомниться в существовании бессмысленного насилия. Рут Франклин пишет: «В 1948 году, когда недавние ужасы Второй мировой отошли в прошлое, а красная угроза еще только замаячила на горизонте, неудивительно, что первые читатели рассказа так бурно отреагировали на уродливое отражение их собственной сущности, которую им так хотелось поскорее забыть. Даже если они и не понимали, на что именно смотрят».