30 лет в ОГПУ-НКВД-МВД: от оперуполномоченного до заместителя министра

Лично у меня возникает вполне обоснованный, на мой взгляд, вопрос: если ленинградский прокурор и областной суд пересматривали все стародавние следственные дела, то почему в виноватых, сданныхв ЦК КПСС, оказался только Богданов? Что же, начальники других районных отделений НКВД ЛО работали в 1937–1938 годах в белых перчатках?А как же начальники Лужского оперативного сектора, объединявшего тогда 5 районов, Баскакови

Антонов,являвшиеся непосредственными руководителями Богданова, не допускали никаких нарушений так называемой социалистической законности?

Прекрасно понимаю, что заказ был дан только на Богданова, потому его и разрабатывали.

Начальник оперсектора Баскаков, а также сотрудники отделения Сергеев и Гринько будут привлечены лишь в качестве свидетелей с целью получения показаний, компрометировавших Богданова.

После поступления 8 сентября 1956 года компромата в ЦК КПСС репрессивная машина начала раскручиваться. Но этих материалов показалось мало. Стали копатьв других местах службы Богданова. По Казахстану зацепили дело «Националисты», по Москве нашли лишь одну анонимнуюбумажку, а уж про последние годы работы в Ленинграде можно было наговорить много всякой всячины.

В начале 1957 года откуда-то из недр ЦК компрометирующие материалы направили в МВД СССР, где ими занялась Особая инспекция, специально для этого существовавшая при Управлении кадров. Следователь этой инспекции подполковник Игнатьев предъявил Богданову две порции обвинений. В одной содержалось 20 архивно-следственных дел, проводившихся в период 1937–1938 годов Лужским, Батецким и Плюсским райотделениями НКВД ЛО. В другой была представлена переписка по агентурной разработке «Националисты» [А. 11].

Свои объяснения по поводу предъявленных обвинений Богданов представил 25 февраля 1957 года на имя министра внутренних дел Н.П. Дудорова. По существу первого вопроса бывший начальник Лужского райотделения НКВД описал обстановку, возникшую после июня 1937 года, когда была разослана шифротелеграмма НКВД СССР, которой давалось распоряжение «об аресте всех лиц, проходивших по агентурным материалам». В дальнейшем аресты производились с санкции Лужского оперсектора, начальником которого являлся Баскаков. При этом без конца поступали запросы из штаба Ленинградского УНКВД и приезжали проверяющие с требованиями об ускорении направления дел на тройку. Всему аппарату было дано указание арестованных при допросах держать только стоя. Признания арестованным своей вины считалось достаточным,

чтобы дело направить на рассмотрение в инстанцию. Поступали указания «в трехдневный срок арестовать всех немцев, поляков, перебежчиков» и др. Руководство облуправления постоянно упрекало начальника Лужского райотделения Богданова за «либеральное отношение к обвиняемым и низкую оперативность в работе». Надзор за ведением следствия со стороны прокуратуры отсутствовал. Обвиняемые были лишены права на защиту. Однако Богданов в своём объяснении заявил, что «сам никогда не избивал арестованных и другим работникам не позволял этого делать».

По каждому из предъявленных архивно-следственных дел были даны подробные объяснения. В результате значительная часть дел отсеялась. Однако просьба Богданова привлечь конкретных свидетелей для объективности расследования была проигнорирована.

По предъявленной неполной переписке по делу «Националисты» Богданов пояснил, что в конце 1941 года, являясь зам. наркома внутренних дел Казахской ССР, выезжал с группой работников в город Кустанай, где проводил ряд следственных мероприятий и арестов. Однако отметил, что подробностей сказать не может, «так как до конца в следствии по этому делу не участвовал». Для лучшей ориентировки просил сделать обзор этого следственного дела, которое «проверялось заместителем генерального прокурора с передопросом всех обвиняемых».

В заключение своих объяснений Богданов написал: «Я отлично понимаю, что несу ответственность, как и другие работники НКВД, принимавшие участие в проведении арестов и следствия по делам 1937–1938 годов, но с полной ответственностью заявляю, что делалось это не из личных побуждений, а под сильным нажимом аппарата управления НКВД и общей обстановки, создавшейся в тот период времени. Неоднократные указания заканчивать следственные дела в кратчайший срок приводили к серьёзным ошибкам. При наличии признания обвиняемого других подтверждающих данных не требовалось. С материалами следственного дела обвиняемого не знакомили. Прокуроры, давая санкцию на арест, в дальнейшем, если дело направлялось на рассмотрение Тройки, в наблюдении за следствием не участвовали. Конечно, в таких условиях сотрудники райотделения, а особенно прикомандированные, проводившие расследование по делам, да и я лично, допускали серьёзные ошибки».