В главе 12 нами приводилось составленное на основании документов описание уголовного дела «О выявленной контрреволюционной группировке в деревне Смерди» (а не Пола)
Лужского района, участниками которой были Ф.Ф. Волков, И.Д. Дементьев, И.С. Устинов, Я.М. Матвеев, а также П.Ф. Волков, сын первого из обвиняемых. Среди них М.Х. Михайлов, А.И. Посин, Н.И. Константинов и А.Г. Щербаков указаны не были. В качестве свидетелей по этому делу выступали колхозники Филатов, Плишин, Матвеев. Следствие вёл оперуполномоченный Лужского райотделения А.И. Варицев. Вполне возможно, что при подготовке этого дела к докладу на тройке его объединили с другим делом, возбуждённым против односельчан — служителей культа священника М.Х. Михайлова и дьякона А.И. Посина, присовокупив к ним сторожа детсада Н.И. Константинова, колхозников А.Г. Щербакова и В.В. Фёдорова. При этом делу придали религиозно-политическую окраску, хотя при расследовании дела группы Ф.Ф. Волкова ни о каких обрядах, под видом которых проводилась контрреволюционная агитация, не говорилось.Всё это внесло такую путаницу, что в дальнейшем в следственных делах стали указываться две группы: одна — Михайлова, Посина, Волкова в составе 9 человек, а другая — Волкова, Устинова в составе 5 человек [А. 13]. Конечно, осуждённым от этого было не легче, но на Богданова стали вешать
по двум эпизодам суммарно 14 человек одних и тех же пострадавших.Но вернёмся к письму председателя Леноблсуда Самарина. В нём отмечалось, что показания всех свидетелей по делу не были конкретны. «В них не указывается: кто из обвиняемых, где и в присутствии кого проводил контрреволюционную агитацию». Странно: например, в меморандуме на Ф.Ф. Волкова точно указано, когда, в присутствии кого и какими словами он ругал Советскую власть, нарушая тем самым пункт 10 статьи 58 УК.
Конечно, это следственное дело так и осталось бы безвестным, как тысячи других дел, но осуждённые Фёдоров, Дементьев, Устинов и Матвеев вскоре после их заключения стали писать многочисленные жалобы. Причём первые двое отказывались от своих прежних показаний, а двое других заявляли о своей невиновности. В своих обращениях страдальцы указывали, что в процессе следствия к ним применялись «меры, запрещённые законом»,
которые и понудилиих подписать признательные показания. Хотелось бы знать, какие такие меры были запрещены законом в 19371938 годах? Пока законодательно установленные нормы действовали, сотрудники НКВД обязаны были ими руководствоваться. В связи с этим совершенно неправомерным является то обстоятельство, что в 1950-е годы стали пересматриваться дела 1937–1938 годов без учета этих законодательно установленных норм. Ещё раз напомним, что закон обратной силы не имеет.За аморальность бывшего тогда произвола претензии современного общества должны предъявляться в первую очередь к Законодателю. Законопослушный Исполнитель может отвечать только за нарушение им в своей деятельности неписаных нормчеловеческой морали. Однако о некрасивыхправительственных и партийных постановлениях, законе от 1 декабря 1934 года, принятых специально для обеспечения выполнения «Операции прикрытия», забыли, и Исполнитель оказался виновным перед чистойсоциалистической законностью, всегда якобы стоявшей на страже «неприкосновенности общественных порядков, прав и свобод граждан».По упомянутым жалобам осуждённых в 1940 году УНКВД ЛО проводилась дополнительная проверка объединённого
следственного дела. Свидетели Ефимов и Кириллов были допрошены вторично, и они отказались от своих показаний, данных в 1937 году. При этом свидетель Ефимов пояснил, что тогда его «вызвали в РО НКВД (отделение какого района? — Ю.Б.) и предложили (кто именно? — Ю.Б.) подписать ранее составленный протокол допроса, в котором приводились факты антисоветской деятельности привлечённых (кого именно? — Ю.Б.)». В связи с тем, что Ефимову о контрреволюционной деятельности обвиняемых «было ничего не известно», то он отказался подписать этот протокол. После этого ему «стали угрожать (кто именно? — Ю.Б.)», и он «подписал протокол допроса, не читая» [А. 10].