3d, или Дела семейные

Незадолго до праздника, в начале каникул, тётушка Женевьев де Шатийон решила приставить Марго к какому-нибудь делу и определила её на какие-то занятия по старофранцузскому языку. В числе прочего они там учили старинные песенки. Марго научила этим песенкам Линни, та подобрала аккомпанемент, и дальше все обитатели дома, завидев нас, разбегались быстро и затыкали уши сразу же. Песенки были очень разные, но все длинные, с большим количеством текста, и местами с развесистым сюжетом. Например, жила-была прекрасная девушка, но родители отдали её в монастырь и она сидит в монастыре и страдает о том, сколько разного в жизни она не узнала и уже не узнает. Или вот Марго любила песню про некую Маргариту, которая спит под сливой, черт бы знал, что она там делает. Но хитом оказалась песенка, абсолютно безобидная, но всех слушателей она почему-то страшно раздражала, особенно когда её слышали с утра и до вечера. О том, как героиня песенки любит некую персону, а эта персона ну никак не желает понимать ни намёков, ни откровенных действий. У песенки был очень привязчивый припев — «Не любит. не любит, и никогда не полюбит», и мы его по поводу и без повода пели. Нас ругали, от нас сбегали, а потом плюнули. И в итоге в день приёма на нас уже почти не обращали внимания, и мы готовились развлечься — в красивых платьях, на первых в жизни высоких каблуках, с первыми в жизни взрослыми причёсками и первыми внятными драгоценностями.

Так вот, о драгоценностях. Когда накануне мне привезли готовое платье и я его надела, то оно так мне понравилось, что я бегала в нём по дому и не хотела снимать. Меня осмотрели и одобрили все родственники — и Ледяные, и Шатийоны, и Винченти. Последней я попалась на глаза бабушке Иларии. Она меня, как и остальные, осмотрела с головы до ног, усмехнулась и позвала в свою комнату. Там достала из комода шкатулку и показала мне ту самую диадему, которую вы видели на голове Анны. И сказала, что раз я прилично оделась и прилично себя веду, то она даст её на праздник мне, а не сестре Норе, хотя сначала думала именно о ней.

Я поразилась — диадема была артефактной, я об этом знала. Её изготовил в самом начале века некий талантливый ювелир, бывший, по слухам, любовником моей прапрабабушки Антонии. Также семейная легенда гласила, что они работали совместно, он — с камнем и металлом, она — со сверхчувственными воздействиями. В итоге получился предмет, усиливающий способности. Если эту диадему надеть на голову без способностей — ничего и не будет, из ничего не возникнет нечто. А если способности хотя бы минимальны — они не вырастут, конечно, но упорядочатся и пользоваться ими будет проще.

Я подозревала, что бабушка хотела надеть эту диадему Норе потому, что её способности были как раз минимальны, и она упорно не желала ими пользоваться. Ей было девятнадцать, она жила подчеркнуто одна, семью знать не хотела и работала сиделкой в больнице. При этом она была красавица, но своей внешностью тоже не пользовалась совершенно. Возможно, бабушка так надеялась встряхнуть Норе мозги? Но Илария была очень опытной предсказательницей и, конечно, видела, что кому суждено, а что — нет. Более того, Нора изо всех сил отказывалась вообще принимать участие в празднике, говорила, что это ерунда, а у неё есть на это время намного более серьёзные занятия. Она согласилась прийти и присутствовать только после того, как её вызвала к себе тогдашняя настоятельница Санта-Магдалена, мать нынешней, и здорово её отругала. Может быть, Илария обиделась, может быть, ещё что-то… В общем, я до сих пор не знаю, почему Илария тогда дала эту диадему мне.

В день именин мы четверо — Линни, Марго, Алезия и я — должны были в начале приёма помогать встречать гостей и направлять их в доме, а когда гости соберутся — нам разрешили заниматься, чем заблагорассудится. Для допущенной к празднику молодёжи был накрыт отдельный сладкий стол — после общего обеда, разумеется. До сумерек предполагались гуляния в парке, потом танцы, и в полночь — фейерверк.

Нам налили по бокалу шампанского, и строго-настрого наказали больше ни капли алкоголя в рот не брать. Мы и не собирались напиваться, но был один момент, который манил и дразнил, и из-за него, по сути, всё дальнейшее и заварилось.

По случаю праздника дядя Валентин привёз от кого-то пять бутылок редкостного вина немыслимой ценности. Его предлагали особо почётным гостям на главном столе и ещё потом — по случаю тоже. Нам это вино не светило никоим образом, а попробовать почему-то захотелось. И тогда мы с Линни, уже после начала обеда, воспользовались суматохой, немного отвели глаза, немного добавили беспорядка в уже существующий — ну там тележку с посудой опрокинули, кое-что перевернули — и одну бутылку стащили. И решили распробовать её в укромном углу парка на нас четверых.

— Неужели прямо пришли и перевернули тележку с посудой? — изумился Себастьен.