«Она меня интересует, она внушает мне симпатию, уважение, нечто вроде восхищения, — говорил я себе, — но я не люблю ее и никогда не полюблю. Я не могу жениться на ней. Не могу посвятить ей жизнь…»
Тут мои глаза упали на вывеску зубного врача Эрикура; это произвело на меня тягостное впечатление, и я поспешно стал спускаться дальше. На площадке, где обитала мадемуазель Эжени, веяло нежным запахом ириса. Я задержался на минуту и подумал:
«Нет, я не допущу, чтобы эта девушка страдала из-за меня, она еще заболеет с горя, может быть, умрет. Завтра я непременно зайду к ней; я постараюсь остаться с ней наедине, вызову ее на признание или лучше угадаю все сам… Я скажу: „Филиппина, я остаюсь!“ Я спасу ее и поэтому буду крепко любить».
Заранее предвкушая сладость самопожертвования, я уже спустился на площадку второго этажа, как вдруг встретился с мадемуазель Элизой Герье, еще более прекрасной и странной, чем когда-либо, с побледневшим от холода мраморным челом. Не то бессмертная богиня, не то дикая лань, только не женщина. И далекая и загадочная. Как всегда, я стоял перед ней в остолбенении, отупев, не находя слов от робости.
— Вы идете от Гоблен?.. Как чувствует себя Филиппина?
— Да… как будто хорошо…
— Она ничего вам не сказала, вы ничего не заметили?
— Нет…
— У нее такая сила воли!
Я пробормотал:
— Да, у нее…
— Ей нужно много сил, чтобы перенести этот ужасный удар.
— Удар? Какой удар?
— Ну да, женитьбу доктора Ренодена на этой дурочке Деларш.
— Ах, женитьба доктора Ренодена…
— Бедная Филиппина! В сущности Реноден никогда ее не любил, но он вскружил ей голову. Она была без памяти влюблена. Реноден женился на Мадлене Деларш из-за приданого. Он будет с ней несчастен. Но Филиппина умрет с горя.
И мадемуазель Герье мрачно расхохоталась, негодуя на безрассудство женщин.
XXVII. Мария Багратион
' , .