— Так подсказывает здравый смысл и так должно быть по справедливости, — заметил Пикрохол. — Жалую вам Карманию, Сирию и всю Палестину.
— Ах, ваше величество, как вы щедры! — сказали они. — Премного вам благодарны! Дай бог вам благоденствовать вечно!
На этом совете присутствовал старый дворянин, по имени Эхефрон, человек многоопытный, закаленный в боях; послушав такие речи, он сказал:
— Я очень боюсь, что все это предприятие кончится так же, как известный рассказ о кувшине с молоком, при помощи которого один сапожник мечтал разбогатеть. Кувшин разбился, и он остался голодным. Чего вы добьетесь этими славными победами? Каков будет конец ваших трудов и походов?
— Конец будет таков, — отвечал Пикрохол, — что по возвращении мы как следует отдохнем.
Эхефрон же ему на это сказал:
— Ну, а если почему-нибудь не вернетесь?.. Ведь путь опасен и долог, не лучше ли нам отдохнуть теперь же?»
Эта изумительная сцена, отличающаяся смелым и вместе с тем тонким юмором, этот диалог, что течет полноводной и быстрой рекой, представляет собою одно из великолепных проявлений многообразного гения Рабле. Между тем идея и композиция сцены ему не принадлежат. Он позаимствовал и то и другое у Плутарха
[530], который приводит в жизнеописании Пирра беседу эпирского тирана с Кинеасом.Нужно прочитать оригинал, чтобы оценить многочисленные достоинства копии, чтобы почувствовать, если можно так выразиться, все своеобразие подражания. Позвольте, я вам прочту этот сам по себе превосходный отрывок из Плутарха. Если вы ничего не имеете против, мы возьмем французский перевод Жака Амио
[531], — во-первых, потому что он очень хорош, а во-вторых, потому что это даст вам возможность сравнить слог Рабле со слогом писателя, который пережил его ненамного и который, как и он, способствовал кристаллизации французского языка. Вот этот отрывок из Плутарха. Не бойтесь — отрывок небольшой. Прошу вас обратить внимание прежде всего на его сжатость и сравнить с отрывком из Рабле:«Кинеас, которого Пирр посвящал во все свои самые важные замыслы, заметил, что государю не терпится начать войну с Италией, и однажды на досуге повел с ним такую речь:
— Ваше величество! Говорят, что римляне — отличные вояки и что им подчиняются многие храбрые и воинственные народы. Если, однако, по милости богов мы возьмем над ними верх, то что нам даст эта победа?
— Что ты спрашиваешь? — сказал Пирр. — Ведь это и так ясно. Когда мы поработим римлян, ни греки, ни варвары нам будут уже не страшны, но это еще не все: мы, нимало не медля, без труда завоюем всю остальную Италию, а ты знаешь лучше, чем кто-либо другой, какая это большая, красивая, богатая, могучая страна.
Немного помолчав, Кинеас спросил:
— А что мы будем делать после того, как захватим Италию?
Пирр, все еще не понимая, к чему тот клонит, сказал:
— Как тебе известно, Сицилия совсем рядом с Италией, — она, если можно так выразиться, сама плывет нам в руки. Это богатый, обильный, густо населенный остров, и захватить нам его будет очень легко, потому что все его города между собой враждуют; с тех пор как Агафокл скончался, над ними нет начальника, одни только ораторы поучают народ, а их ничего не стоит склонить на нашу сторону.
— В ваших словах есть большая доля правды, — заметил Кинеас. — А все-таки, когда мы завладеем Сицилией, война кончится?
— Нет, это только начало, — возразил Пирр, — если бог поможет нам одержать эту победу и достигнуть своей цели, то мы тотчас же приступим к осуществлению еще более широких замыслов. В самом деле, кто бы на нашем месте удержался потом от похода в Африку и в Карфаген? Мы приберем их к рукам в мгновенье ока. Ведь Агафокл, тайно покинув Сиракузы и с малочисленным флотом перейдя море, чуть было не захватил ее. Когда же мы все это завоюем и покорим, то, разумеется, никто из наших врагов, которые так нам теперь досаждают и так нас теснят, не посмеет поднять голову.
— Конечно, нет, — согласился Кинеас. — Не подлежит сомнению, что, настолько усилив свою мощь, мы без труда отвоюем Македонию и будем беспрепятственно повелевать всею Грецией. Ну, а когда все это наконец будет нам подвластно, что мы будем делать?
Тут Пирр засмеялся и сказал:
— Мы как следует отдохнем, друг мой. Вот каково будет наше времяпрепровождение: что ни день, то праздник, приятные беседы, бурное веселье, пир горой.
Кинеасу только этого и надо было.
— А кто вам мешает, ваше величество, отдохнуть теперь же? — спросил он. — Давайте попируем на славу, благо мы все здесь налицо, а столь кровопролитный и столь опасный поход раз навсегда выкинем из головы. Иначе мы и себя и других обречем на неисчислимые мытарства и злоключения, а добьемся ли чего-нибудь — это еще неизвестно» (Плутарх, «Жизнь Пирра»).
Вот та прозрачная, тонкая струйка, которую поглотил бурный поток вдохновения Рабле. Лучшие стихи из «Послания королю» Буало также навеяны Плутархом: