8–9–8

Секунда, и юноша оказывается в дальнем конце прилавка, ложится на него животом, перегибается и крепко хватает Пепе за ворот футболки. Пощады не будет, ткань вокруг горла мальчишки стягивается все туже.

— Пусти! — отбивается тот, но силы слишком неравны, не хватало еще, чтобы засранец пал жертвой удушения.

«До этого не дойдет», успокаивает себя Габриель; «парень знает, что делает», успокаивает себя Габриель. И вправду, пытаясь защититься, Пепе выпускает из рук хьюмидор и подносит их к вороту. Габриелю остается только подхватить полустертое, длящееся вечно сражение на Плайя-Хирон —

дело сделано.

— Все в порядке, — говорит он юноше. — Отпустите его.

— Я все, все расскажу… сам знаешь кому! — грозится отпущенный на волю Пепе. — Увидишь, что будет!

— Да и пошел ты! — в сердцах бросает юноша.

Повторять дважды не надо — мальчишка и сам знает, куда ему идти. Проскользнув под локтем Габриеля и выбежав из-за прилавка, он устремляется к выходу, попутно сбивая путеводители со стоек, внося хаос в аккуратно составленные ряды книг — те, до которых можно дотянуться. Как только за ним захлопывается дверь, юноша мрачно произносит:

— Вот ведь маленькая сволочь!

— Ничего, — успокаивает парня Габриель. — Бывает.

— Держу пари, вы не сталкивались с подобными маленькими ублюдками. Он уже успел напакостить в кофейне, облить соком какого-то японца, задрать юбки у полдесятка девушек. Он дразнил несчастного калеку, украл глиняную свистульку и едва не попал под автобус. Он плевался в прохожих, что особенно неприятно. А ведь мы всего лишь отправились погулять по городу… Никогда не знаешь, чего ожидать от этого засранца.

— Выглядит он как ангелок.

— Да… Но главное — то, что спрятано внутри.

Дважды за последние полчаса Габриель слышал эту фразу. Но теперь она не кажется ему зловещей или пророческой, и она не связана с Фэл. И — главное — она не связана с дневником Птицелова. Это просто фраза, и больше ничего.

— Что же там спрятано, внутри?

— Эгоизм и ослиное упрямство, вот что.

— Ну да… Он наверняка требует купить ему луну с неба.

— Точно. И еще поезд метро вместе с рельсами.

— И еще — полицейского в парадной форме.

— И еще — живого крокодила.

— И еще колесо обозрения.

— Все правильно. Откуда вы знаете? — Юноша удивленно вскидывает брови.

— Просто предположил.

Габриель прячет дневник подальше, и вместе с парнем они принимаются наводить порядок в зале. Работа несложная, она нисколько не отвлекает от ни к чему не обязывающего разговора.

— Все дело в ней? Вы терпите маленького ублюдка из-за его сестры?

— Нет, не из-за сестры. У него нет сестер, есть только мать и тетя.

Неужели Габриель ошибся?

— …она так прелестна, тетя! Она совсем девчонка, но умная при этом, и у нее доброе сердечко, в котором хватит места всем, — продолжает юноша. — Сестра его покойного отца. Она здесь недавно и нравится мне. Очень нравится.

— И ублюдок в курсе?

— В курсе. Он вовсю пользуется этим. И еще тем, что его тетя души в нем не чает.

— И считает данный педагогический случай совсем не безнадежным? — неожиданно для себя произносит Габриель.

— Все правильно. Откуда вы знаете?

— Просто предположил.

Пуговицы.

Они стоят у Габриеля перед глазами — маленькие, сдержанно-перламутровые; их не меньше двух или трех десятков, когда-то они украшали простенькое, ничем не примечательное платье — вот только чье именно? Ульрика носила платья без такой вот скромняжки-фурнитуры, Христина облачалась в футболки и куртки, мерзавки Габи и Габи дефилировали в топиках, остальные девушки тоже обходились без перламутра, так почему же перед глазами Габриеля маячат именно пуговицы? Имя «Пепе» в них не отражается, зато отражаются туманные размышления о педагогическом случае, который совсем не безнадежен. Луна в них отражается тоже, и блестящие рельсы метро, и еще почему-то… Чус — не корова и не лягушка, а давно пропавшая сестра толстяка-полицейского Рекуэрды.

Лучше не думать о ней, не предаваться несбыточным мечтам.

Эта мысль связана с какой-то опасной догадкой по поводу самого Габриеля, она свидетельствует о чем-то в его незамутненном и безоблачном прошлом — но о чем?..

Эта мысль — пиранья.

Запущенная в аквариум, она предвещает не самые лучшие времена для гуппи и гурами, для ситцевой оранды и цихлиды-попугая, что будет, когда она сожрет их всех?

— …Пожалуй, я куплю у вас эту книгу. — В пальцах юноши зажато роскошное «Драконоведение», четырнадцатое по счету, тринадцать уже проданы.

— Вы мечтатель, да?

— Я не мечтатель.

— Тогда с вас девять евро девяносто девять центов.

— Мечтателям книги обходятся дешевле?

— Они идут по той же цене.

…Юноша давно ушел, унеся с собой четырнадцатый экземпляр «Драконоведения», но Габриель неотступно думает о нем — наверное, потому, что думать о ком-то другом (о засранце Пепе, или о его юной красавице-тетке, или о нескольких десятках перламутровых пуговиц) означает подвергать себя неприятным ощущениям. Настолько неприятным, что тут же начинает сосать под ложечкой.