8–9–8

— С отцом тоже случилась беда. Думаю, из-за того, что один его близкий друг состоял в группировке, враждебной правительству. Его взорвали в собственном доме, а отец просто находился рядом с ним. А вообще отец всегда сторонился политики. Так же, как и я.

— Это, должно быть, ужасно. Такая случайная, несправедливая смерть, я имею в виду.

— Случайных смертей не бывает, ты же знаешь. На все воля Аллаха.

— Да-да, конечно… Значит, трое из вашей семьи…

— Шестеро. В нашей семье шестеро погибших. Самый старший мой брат… Он-то как раз был членом группировки друга отца.

— И погиб при взрыве?

— Нет. Брата убили раньше. Собственно, поэтому отец и пошел к своему другу. Чтобы взглянуть ему в глаза и попросить не трогать больше остальных его сыновей.

— Остальных?

— Еще двоих. Моих младших братьев. Отец пришел к другу с ними. Хотел показать, какие они неокрепшие, как легко поддаются влиянию и как нуждаются в защите… Он заклинал Аллахом. Если бы он знал, чем все закончится…

— Значит, твои младшие братья погибли вместе с отцом?

— Да.

— Страшная трагедия… Я соболезную… Не знаю, что говорить в таких случаях.

— Ничего не нужно говорить. Видишь, как получается? Отец и два младших брата — это трое. Самый старший брат — четверо. Брат, которого убили у меня на глазах, был пятым. А сейчас я потеряла последнего.

Габриель потрясен настолько, что не сразу откликается на несложную арифметическую задачку со смертельным исходом:

— И больше никого у тебя не осталось?

— Мама давно умерла. А самый младший брат был всего лишь на два года старше Фелипе.

Упоминание об ублюдке Фелипе, вертящемся тут же, возвращает Габриеля к реальности. Конечно, отголоски чужого несчастья расстроили его, любой нормальный человек расстроился бы. И стал бы искренне переживать. Но почему… Почему всегда выходит так: стоит ему решиться на серьезный разговор о чувствах и о том, что ты мне очень нравишься, хоть мы и не так давно знакомы, как сразу возникают обстоятельства, которые делают этот разговор неуместным. Сегодня это кровавая история марокканской семьи, а чуть раньше были треволнения с похоронами ковровщика и пляски вокруг его безутешной вдовы, и что, в конце концов, было в проклятом кувшине?

Этого Габриель так и не выяснил, не станешь же спрашивать про кувшин, когда кругом — одни трупы. Наверняка содержимое кувшина не представляет особенной ценности (там могло быть вино или подкисшее молоко верблюдицы). Скажи об этом сама Мария — и все стало бы на свои места. Но Мария не раскрыла тайны, и в голову Габриелю приходят самые разные догадки. Он склоняется к одной, наиболее достоверной: в кувшин налито приворотное зелье, ничем другим не объяснить, почему он все еще таскается за марокканкой. И ее невестка Магдалена таскается, и несколько друзей ее покойного брата, и трое из четырех близких родственников Магдалены. Четвертый разбит параличом и не покидает постели много лет, но Мария уже обещала заняться с ним уникальной двигательной гимнастикой. После этих чудодейственных процедур с постели встают даже безнадежные паралитики.

Или не встают, на все воля Аллаха.

Единственный, перед кем сила приворота бессильна, — мелкий пакостник Фелипе.

— Зачем тебе все это? — спрашивает Габриель, когда пакостник отправляется на прием. — Ты ведь толком не знакома с этими людьми. Они и знать тебя не хотели…

— Теперь все изменилось, — отвечает Мария. — Теперь они не могут без меня обходиться. Зачем же вспоминать то, что было раньше?

— Вот ты обо всех заботишься, а кто позаботится о тебе? —

слова Габриеля могли бы стать прелюдией к разговору на тему ты мне очень нравишься, хоть мы и не так давно знакомы, с последующими — вполне невинными — прикосновениями к локтю или запястью; с последующим целомудренным поцелуем в щеку (ни одна ресничка не вздрогнет, не оскорбится, не разволнуется). Мелкие, продуманные шаги в этом направлении могли бы в конечном итоге привести к постели, но Мария… Ах, Мария, пчело-матка, муравьиная царица, королева термитов! — больше всего она переживает за спокойствие и процветание своей колонии, а также за увеличение ее поголовья (не всегда естественным путем). И просто секс ей не нужен, вот бы Ульрика посмеялась!..

— Нельзя требовать от людей больше, чем они могут дать. У каждого свое предназначение. На все воля Аллаха.

— Я думаю, ты святая, Мария.