А что, если бы

В этом отношении Хрущев ошибался. Лидеры США и других Западных держав не хотели воевать за Берлин, но были достаточными «идиотами», чтобы пойти на это, если на кон будет поставлено присутствие их стран в городе. Соответственно, окажись руководители СССР такими «идиотами», чтобы снова попытаться вытеснить Запад из Берлина с помощью блокады, организованной ими самими или их подручными из ГДР, они столкнулись бы с готовностью Запада к силовому ответу. Обновляя выдвинутую Клэем еще в 1948 г. идею конвоев, Пентагон планировал направить через территорию ГДР в Берлин караван в сопровождении всего одного взвода, но окажись этот взвод остановленным Восточногерманскими (или Советскими) силами, выслать ему в поддержку целую дивизию. Ну а в случае затруднений с проходом и этих сил должно было последовать широкомасштабное наступление. Как говорил государственный секретарь Джон Фостер Даллес Аденауэру, «мы не отвергаем возможность применения ядерного оружия». И действительно, стратегия Пентагона предусматривала применение американцами ядерного оружия первыми, дабы нанести урон противнику прежде, чем взлетят русские ракеты. Планировалось также широкомасштабное нанесение тактических ядерных ударов по целям на территории Германии. Разумеется, этот план представлял серьезную угрозу для обеих сторон. Сам Даллес в разговоре с Аденауэром признавал, что по оценкам НАТО такой сценарий будет стоить Германии 1 700 000 убитых и 3 500 000 потерявших здоровье. Даже такому апологету «Холодной войны», как канцлер ФРГ, становилось не по себе при мысли о таких жертвах, принесенных единственно ради того, чтобы сохранить доступ в никогда не нравившийся ему город. «Боже! — охнул он. — Берлин того не стоит!»

В надежде на мирное разрешение германского кризиса президент Эйзенхауэр в сентябре 1959 г. пригласил Хрущева в Кэмп-Дэвид. Переговоры прошли в миролюбивом тоне, но результаты их были скромными: Хрущев отказался от жесткого шестимесячного срока выполнения ультиматума, тогда как Айк согласился на проведение ближайшей весной в Париже встречи лидеров четырех держав для обсуждения «германского вопроса».

Неизвестно, чем бы могла увенчаться эта встреча, но все карты спутал инцидент в небе над СССР: в мае 1960 русские сбили американский самолет-шпион У-2. Эйзенхауэр не хотел давать разрешение на полеты над советской территорией накануне готовящейся встречи, но ЦРУ убедило его в необходимости этого вылета для проверки данных о базировании советских межконтинентальных баллистических ракет. Президента уверили, что русские не способны сбить такой самолет как У-2, а потому даже в случае его обнаружения не станут поднимать шума, чтобы не признаваться в своей военно-технической отсталости. Увы, Советы не только успешно сбили самолет, но еще и захватили в плен пилота, Фрэнсиса Гэри Пауэрса, в нарушение приказа не уничтожившего свою машину и не покончившего с собой [303]

. Не добившись от Эйзенхауэра официальных извинений по поводу нарушения воздушного пространства СССР, Хрущев покинул Париж.

Такой поворот событий позволяет задаться вопросом: а что, если бы Эйзенхауэр внял внутреннему голосу и запретил разведывательный полет? Или даже если бы полет состоялся, но подбитый Пауэре выполнил приказ, лишив Советский Союз доказательств американского коварства?

Наиболее вероятный в этой ситуации альтернативный сценарий не представляется нам слишком драматичным. Хрущев не ждал от Парижа ничего особенного и лишь искал предлог для того, чтобы покинуть саммит. Не окажись у него другого оправдания для подобного поступка, он, скорее всего, повторил бы свои прежние требования, может быть постучал ботинком по трибуне (такое случалось, когда он выходил из себя), да тем и ограничился. Ни малейших признаков готовности Эйзенхауэра пойти на сколь бы то ни было значительные уступки не наблюдалось.

Причина, по которой Эйзенхауэр не был готов на сделку по Берлину, заключалось в том, что, хотя в военном отношении Берлин едва ли представлял для Запада большую ценность, президент придавал присутствию в этом городе важное символическое значение. Развитие событий в том случае, если западные союзники покинут город или будут вышвырнуты оттуда силой, виделось ему весьма драматическим. Он рассматривал старую столицу Германии как первую из вошедших в поговорку костяшек домино, которые, стоит Западу покинуть город, повалятся одна за другой. За Берлином настанет очередь всей Германии, за Германией падет Европа, а если Европа окажется под властью Советов, не сможет остаться демократической страной и Америка. Как говорил Эйзенхауэр: «Если падет Берлин, США потеряют Европу, а если Европа окажется в руках Советского Союза, добавив, таким образом свой промышленный потенциал к и без того огромному промышленному потенциалу СССР, Соединенные Штаты, если они вообще уцелеют, должны будут перейти на осадное положение». Иными словами, падение Берлина означало установление фашистской диктатуры в Америке.